Глава третья. Королевский алхимик

Берлин в волнении

Королевский алхимик

Пока д'Антреколль бродил по Кин-те-чену, смотрел на пылавшие печи и распивал чай у мандарина, в Европе тоже не дремали.

Не успело еще первое письмо д'Антреколля попасть в холеные руки отца Орри, еще португальский корабль, везший это письмо, огибал мыс Доброй Надежды, а уже в Германии произошло событие, нашумевшее на всю Европу.

Дрезденская посудная фабрика вдруг выпустила чашки из настоящего белого фарфора.

Кому и как удалось раскрыть старинную тайну? Сначала этого никто не знал. А мы, если хотим узнать, как это случилось, должны вернуться назад - к 1701 году.

В один серый октябрьский день Берлин был в большом волнении. Толстые бюргеры оживленно беседовали на улицах:

- Слыхали, сосед? Тысяча талеров тому, кто приведет к бургомистру этого шалопая! Тысяча талеров за мокроносого мальчишку, хе-хе!

- Ого! - отвечал сосед, куривший у окна трубку, - мальчишка-то не простой, он делает золото!

- Кто делает золото? Никто не может сделать золота! - пищал глуховатый старичок, набивая нос табаком.

- Аптекарь Цорн говорит, что мальчишка наколдовал ему золота на полдуката!

- Не может быть! - поднимала брови нарядная горожанка. - Я сколько раз видала его в аптеке. Лентяй и ротозей, каких немало, да вдобавок заспанный всегда, как тюлень!

- Потому он и был заспанный, что ночи напролет варил свое золото, - объяснял сосед, важно подняв палец к носу.

Аптекарские ученики в плащах и круглых шапочках спорили за кружками пива громче обыкновенного.

- Он кипятил ртуть в колбе и вдруг видит - на дне золото! - говорил один, тараща глаза от волнения.

- Ерунда! - кричал другой. - Это нищий грек, старый Ласкарис, подарил ему пузырек с волшебной тинктурой; она любой металл превращает в золото.

В аллее Под Липами останавливались кареты с гербами на дверцах. Расфранченные господа выходили навстречу друг другу и шептались. Высокие парики кивали, трости с серебряными набалдашниками постукивали о землю в такт шепоту.

- Слыхали, барон? Наше новоиспеченное величество сильно нуждается в червонцах. Король не упустит молодца, который делает золото!

- Как же, как же!.. Уже послана за ним погоня, двенадцать человек с лейтенантом во главе!..

- Можно ожидать войны, барон. Можно ожидать войны с Саксонией из-за мальчишки.

"Слыхали? Слыхали?" - шуршали сухие листья, кружась по аллее.

Виновник всех этих слухов, девятнадцатилетний юноша, оцененный в тысячу талеров, тем временем трясся на плохой лошаденке по дороге в саксонский город Виттенберг.

Когда ему попадались по пути прусские солдаты в голубых мундирах, он гнал лошадь без памяти, словно убегал от смерти. Но, переехав саксонскую границу, он успокоился и, вынув из дорожного мешка какое-то письмо, ласково его погладил. На конверте было написано: "Господину Кирхмайеру, ректору Виттенбергского университета".

Заходящее солнце ударило лучами в верхушку сельской колокольни. Круглое окошко под крышей вспыхнуло золотом, как червонец.

- Золото! - прошептал юноша, вздрогнув, как будто вспомнил что-то страшное. Потом он тряхнул головой, усмехнулся и подхлестнул лошадь.

Вдалеке уже виднелись красноватые башни Виттенберга, города ученых профессоров и веселых студентов.

Алхимики

- Глупости! - сказал бравый майор Тиман своей плачущей жене. - Никогда я не поверю, чтобы Ганс варил золото. Он способен скорее сорить золотом, чем сварить хоть одну золотую крупинку! - И майор сердито топорщил свои седые усы, стараясь скрыть волнение.

Его пасынок, Иоганн Бётгер, с четырнадцати лет учился в Берлине у аптекаря Цорна. Мальчик был способный, но на беду занялся алхимией.

Химия тогда была в загоне; зато алхимия, "высшая химия", как ее называли, считалась великой наукой. Алхимия учила, как делать золото.

Не только горячие головы студентов, но и пожелтевшие лбы старых ученых склонялись над очагами, где в колбах вываривалась ртуть. Дрожащие пальцы подсыпали в нее серу, глаза жадно впивались в колбу, надеясь на ее дне увидеть красноватую жидкость - волшебную тинктуру, или порошок, философский камень, дающий людям вечную молодость и все металлы превращающий в золото.

Смешивая ртуть с серой, алхимики получали киноварь, красноватую сернистую ртуть. Киноварь ничего не превращала в золото. Тогда алхимики говорили, что работа была начата в несчастливый день, и начинали ее сызнова. Они верили в колдовство, а физику и химию знали плохо. Они окружали себя тайной и назывались "адептами".

Некоторые адепты думали, что солнце и звезды - это расплавленные глыбы золота. Стоит начертить волшебные знаки и прочитать заклинания - золото начнет капать с неба прямо в колбы алхимиков.

Настоящие ученые смеялись над ними. Химик Лемери говорил про них так: "Начало алхимии - хвастовство, продолжение ее - пачкотня с золой, а конец - нищета и чахотка".

Молодой Бетгер начал с хвастовства. Он был очень способный и легко запоминал всякую премудрость, даже если она была чепухой на самом деле. Алхимики скоро сделали его адептом.

Как же не похвалиться перед товарищами, что он адепт, как же не похвастаться, что он умеет варить золото? Он показывал всем кусочек золота, будто бы сваренный им самим.

Ему поверили все, даже его учитель, аптекарь Цорн.

Опасное занятие

Слух о молодом алхимике дошел до ушей прусского короля Фридриха. С этой персоной шутить было опасно.

В те времена короли сильно нуждались в червонцах. На постройку великолепных дворцов, на кафтаны, усыпанные бриллиантами, не хватало денег, собранных налогами. Королевские подати разоряли вконец крестьян и ремесленников.

Каждому королю хотелось заполучить философский камень и у себя дома легко и просто делать червонцы, превращая в золото железо или свинец. Они тоже не знали физики и химии.

Короли приглашали алхимиков в свои дворцы, давали им деньги на опыты и ждали золота.

Алхимики исправно ели и пили за королевским столом, гадали по звездам и варили румяна для придворных дам, но золото не появлялось.

Чтобы пустить пыль в глаза своему покровителю, алхимик приглашал его на свои опыты. Придворная знать наполняла мрачную лабораторию алхимика. На полках тускло мерцали пыльные колбы, скелет скалил из угла свои желтоватые зубы, чучело совы простирало крылья над очагом.

Алхимик в мантии, расшитой странными знаками, опускал в сосуд ртуть, серу и свинец, который должен был превратиться в золото. Он кипятил все это на огне, помешивая смесь медной палочкой. Палочка была пустая внутри, в ней было спрятано золото. Оно незаметно проскальзывало в сосуд.

Когда опыт кончался, алхимик показывал всем кусочек золота на дне сосуда. Все ахали, покровитель давал алхимику денег, чтобы он сварил золота побольше. А чтобы алхимик не убежал со своим секретом, его нередко сажали в тюрьму и выпытывали у него тайну философского камня.

За сто лет до Фридриха I саксонский курфюрст замучил пытками в тюрьме алхимика шотландца Ситона за то, что Ситон не мог открыть ему секрет, которого и сам не знал. Фридрих I уже отправил на виселицу нескольких алхимиков, которые не могли сообщить ему несуществующую тайну.

Услыхав о молодом алхимике Бетгере, Фридрих потребовал его к себе. Но Бетгеру не хотелось попасть на виселицу. Посланные короля не нашли Иоганна ни в аптеке, ни в его каморке на чердаке.

Тогда Фридрих отправил за ним погоню и пообещал тысячу талеров тому, кто приведет беглеца.

Не мудрено, что мать Бетгера плакала, а майор кусал усы, беспокоясь за участь юноши.

Однажды вечером в их домик постучали. Кто-то подал лоскуток бумаги и ушел. На лоскутке было нацарапано: "Не беспокойтесь обо мне, дорогая матушка! Я жив и здоров и учусь в университете. Будьте и вы здоровы". Подписи не было, но мать узнала каракули сына и успокоилась, а майор сказал:

- Он всегда был дельный парень, твой Ганс!

Они никому не рассказали про письмо.

Гонцы поскакали

Германия состояла тогда из отдельных маленьких государств. У каждого из них был свой король, своя столица и свои послы при дворах соседних государей. Бетгер бежал из прусского королевства в саксонское. Саксонским королем в то время был Август Сильный, а город Дрезден был его столицей.

Август Сильный был не прочь стать королем и в соседней с ним Польше и поэтому часто уезжал в Варшаву, польскую столицу. Тогда вместо него Саксонией управлял министр Фюрстенберг.

В тот день, когда мать Бетгера и майор Тиман получили письмо от Иоганна, князь Фюрстенберг сидел в Дрездене и читал секретное письмо, присланное ему из Берлина.

Саксонский посол писал ему о Бетгере: "Мы можем себя поздравить, что молодой алхимик находится у нас в Саксонии. Он, наверное, сделает нам много золота и пополнит пустую королевскую казну. Следует за ним присматривать!.."

Через час срочный гонец с письмом от Фюрстенберга скакал в Варшаву, где Август Сильный добивался польской короны.

Августу нужны были червонцы не меньше, чем Фридриху. Алхимик пришелся кстати. "Задержать его, следить за ним и узнать у него секрет золота", - поспешил ответить король своему министру Фюрстенбергу.

А Фридрих посылал своих гонцов в Дрезден, требуя выдачи ему молодого алхимика, как преступника, бежавшего от суда.

Короли были готовы драться из-за алхимика, как собаки из-за кости.

Из Дрездена Фридриху не отвечали.

Похищенный студент

Старый Кирхмайер, ректор Виттенбергского университета, сразу принял в число студентов веселого, быстроглазого юношу, привезшего ему письма от берлинских ученых.

Каждый день Бетгер, насвистывая веселую песенку, проходил по сводчатому коридору университета.

В анатомической палате он резал мертвые руки и ноги и смотрел, как переплетаются между собою мышцы.

Он забыл чудеса алхимиков и хотел стать врачом.

В лаборатории он возился с весами и ретортами, легко решая задачи, над которыми другие студенты потели подолгу,

- Способный студент. Ясная голова и золотые руки, - говорили про него старые профессора.

Вдруг он исчез так же неожиданно, как появился.

Товарищи его узнали от соседей, что ночью приезжали закутанные в черное люди, посадили студента в карету и увезли неведомо куда.

Реторты, оставленные Иоганном в лаборатории, покрылись пылью. Его шаги не звенели больше по каменным плитам коридора.

Он никогда не вернулся в университет.

Дом с гербом

Карета, подпрыгивая, везла Иоганна куда-то в темноту. Его спутник в маске держал наготове большой пистолет и молчал как убитый. По сторонам скакали верховые. Бетгер не знал, куда его везут.

Под вечер другого дня карета остановилась в большом городе, перед домом с каменным гербом на воротах. Бетгера провели в кабинет князя Фюрстенберга, обтянутый желтым шелком.

Ласковый и вкрадчивый Фюрстенберг, сверкая бриллиантами на пальцах, сказал Бетгеру, что король Август хочет узнать у него секрет золота. Бетгер будет жить во дворце и варить золото для короля. Если он вздумает бежать, его посадят в тюрьму.

Бетгер, бледный, с дрожащими губами, отказывался варить золото.

Бетгер хотел вернуться в университет и учиться. Он бегал по кабинету, ломая руки, и требовал, чтобы его отпустили на свободу.

Фюрстенберг только улыбался в ответ.

- Если вы не откроете нам секрет золота, вас постигнет участь других обманщиков. Вы знаете какая?

Бетгер знал: виселица.

Ему показалось, что петля уже затягивает его горло.

Рыдая, он бросился в кресло и закрыл лицо.

Фюрстенберг осторожно взял его за плечо и, распахнув дверь, показал приготовленные для него комнаты.

Золоченые ножки бархатных кресел отражались в зеркале паркета.

- Не забудьте, что вас зовут теперь барон Шрадер, - сказал Фюрстенберг, - никакого Бетгера больше нет. Так надо, чтобы вас не нашли гонцы прусского короля. Спокойной ночи, барон Шрадер!

Математик Чирнхауз

Вальтера фон Чирнхауза знали все в Дрездене. Заметив на улице его высокую фигуру с тростью в руке, каждый дрезденец спешил приветливо поклониться и пожелать ему доброго утра, чтобы получить в ответ ласковую улыбку.

Математика Чирнхауза знали по всей Европе. Он был ученый и мудрый изобретатель. Великий физик Лейбниц был его другом.

В доме Чирнхауза стояли сделанные им зажигательные зеркала, имевшие полтора метра в поперечнике. Их медная полированная поверхность отражала солнечные лучи так, что они давали температуру более высокую, чем дровяные печи.

Возьмите увеличительное стекло и поймайте им солнечный луч. На бумагу под стеклом упадет яркое светлое пятнышко. Вы увидите, что бумага скоро задымится, а подставленный под стекло палец почувствует, что светлое пятнышко жжется. Это происходит оттого, что лучи солнца, проходя через стекло, преломляются и все собираются в одно пятнышко.

Так же были устроены зеркала Чирнхауза, но они были гораздо сильнее. На их огне можно было расплавить горсть монет в несколько минут.

В дедовском имении Чирнхауз устроил стеклянный завод и делал на нем стекла для микроскопов и телескопов.

Когда Вальтер фон Чирнхауз получил записку от Фюрстенберга с приглашением прийти на ужин и познакомиться с молодым алхимиком, он недовольно поморщился. Ему не хотелось идти. Он не верил в чудеса алхимии. Но потом он подумал: "Еще один злополучный алхимик попал в беду. Может быть, я смогу помочь ему чем-нибудь".

Он надел свою треугольную шляпу, взял трость и пошел во дворец.

Барон Шрадер

- Позвольте представить вам моего молодого друга, барона Шрадера, - сказал Фюрстенберг своим гостям, когда в залу вошел стройный юноша в розовом кафтане.

Накрытый стол сверкал серебром и хрустальными бокалами. Канделябры поднимали над ним желтые свечи в своих бронзовых руках.

Барон Шрадер был бледен, брови сдвинуты, у рта лежала горькая складка.

- Мы рады вас видеть в Дрездене, дорогой барон, - говорил ему толстый Пабст, начальник саксонских рудников. - Мы слышали, что вы владеете великим сокровищем - секретом философского камня.

- Сокровищем? - усмехнулся барон. - Единственное сокровище на свете - это свобода. А у меня ее нет, - я пленник.

- Шш!.. - вмешался Фюрстенберг, - вы не пленник, вы наш гость, милый барон. - И он то и дело подливал вина в бокал барона.

Понемногу вино зашумело в голове юноши. Щеки его зарумянились. Он стал горячо и запальчиво говорить, что алхимики не делают настоящих опытов, не знают свойств металлов. Они невежды.

- Нам нужна наука, а не колдовство! - воскликнул он.

Чирнхауз одобрительно кивал головой. Пабст предложил барону для опытов руду и горные камни из своих рудников.

- Если вам нужна высокая температура для ваших опытов, я дам вам мои зажигательные зеркала, и давайте работать вместе, - сказал Чирнхауз.

Бетгер вспыхнул от удовольствия. Ученый Чирнхауз хочет работать с ним, молодым студентом. Ему стало весело.

Фюрстенберг и Пабст обращались с ним как с важной персоной. Вино приятно шумело в голове. Он выпивал стакан за стаканом, хохотал, хлопал Фюрстенберга по плечу, хвастался тем, что знает секрет философского камня, и обещал наварить золота для короля на сто тысяч талеров. Чирнхауз смотрел на него умными, печальными глазами.

Когда гости простились и барон нетвердой походкой ушел к себе в спальню, Фюрстенберг задержал математика у двери.

- Что вы скажете про алхимика? - спросил он.

- Способный малый, но хвастун, - ответил Чирнхауз и вздохнул.

Ему было жаль юношу, из которого мог бы выйти хороший ученый, если бы в его жизнь не замешался дурацкий философский камень.

В капкане

Иоганн Бетгер проснулся в большой кровати с тяжелыми шелковыми занавесками. Голова у него болела. Холодное утро хмуро глядело сквозь решетку окна.

Он вспомнил вчерашний день и застонал. Своим глупым хвастовством он еще крепче запер двери своей тюрьмы. Он наобещал князю золота - целые горы. Теперь его уже не выпустят. Когда откроется, что он не знает секрета золота, его повесят.

- Но я не могу! Я не хочу, я убегу от них! - крикнул он. Вскочив с постели, он подбежал к окну и ухватился за чугунную решетку.

- Что угодно барону? - спросил дюжий лакей, выступая из-за портьеры.

Он подслушивал под дверью. Бетгер пришел в бешенство.

- Вон отсюда, мерзавец, шпион!

Бетгер запустил в лакея сапогом и швырнул на пол умывальный таз с кувшином. Вместо одного лакея стало два. Они крепко держали бившегося юношу.

- Ну, ну, - сказал Фюрстенберг, с улыбкой перешагнув через кувшин и лужу на полу, - зачем же так бушевать? - Он велел лакеям уйти.

- Отпустите меня на свободу! Зачем вы держите меня, я не преступник! - кричал ему Бетгер.

Фюрстенберг стал серьезным.

- Свобода в ваших руках, дорогой! Откройте мне секрет золота, и вы будете свободны в тот же час. Не упрямьтесь, барон! Лаборатория ждет вас.

Волшебная тинктура

Три дня работал Бетгер в лаборатории. На четвертый день он позвал Фюрстенберга. Положив в сосуд ртуть, он стал ее выпаривать, подбавляя к ней какую-то красноватую жидкость.

О чудо! Через два часа варки на дне сосуда оказался неправильный кусочек золота!

Фюрстенберг от души обнял алхимика.

- Дайте мне тинктуру, барон, я отвезу ее королю Августу в Варшаву! Я сам сделаю при нем опыт. Даю слово, что из Варшавы я привезу вам свободу. А пока не выходите никуда из дворца и ждите моего приезда!

Фюрстенберг уехал в Варшаву. Если бы он знал, что золото в сосуде появилось не из волшебной тинктуры, а из единственного червонца, зашитого в подкладку старого плаща! Того самого плаща, в котором аптекарский ученик бежал из Берлина! Если бы он знал, что Бетгер подбросил червонец в сосуд, надеясь на время ослабить надзор и улизнуть подальше от искателей волшебной тинктуры!

Непочтительная левретка

Король Август сидел на голубом диване в своем варшавском кабинете. Он спустил на ковер свою любимую остромордую левретку, когда Фюрстенберг появился в дверях, отвешивая глубокие придворные поклоны.

Фюрстенберг поставил серебряную коробочку на тонконогий столик, стоявший перед королем, и сказал:

- Вот философский камень, над которым сотни лет трудились алхимики. Это сокровище принадлежит теперь вашему величеству!

Бледные глаза Августа сверкнули, нос хищно заострился на толстом лице. Август схватил коробочку.

- Вы достали это у алхимика? - хрипло спросил он.

- Да, и я перед вами повторю его опыт. Ваше величество увидит, как простая ртуть превратится в золото.

- Посмотрим, - сказал Август, положив коробочку обратно на столик, - а теперь займемся делами.

Они перешли к дубовому столу. Фюрстенберг подавал королю бумаги. Август обмакивал гусиное перо в серебряную чернильницу и размашисто подписывался.

Остромордая собачонка на ковре искала блох, потом она стала ловить свой хвост.

Вдруг стук и визг заставили короля обернуться. Собачонка кружилась по ковру, поджимая ушибленную лапку. Тонконогий столик лежал на боку. Серебряная коробочка раскрылась, из разбитого пузырька красноватая жидкость вытекала на ковер темной лужицей.

- Наша тинктура! - горестно воскликнул Фюрстенберг.

Отсрочка

Бетгеру не удалось бежать. За ним следили всё так же зорко. С ужасом он ждал возвращения князя.

"Моя тинктура, конечно, не сделала золота в Варшаве. Обман раскрыт, меня ждет виселица!" - с отчаянием думал он. Его не радовали ни бархатные камзолы, сшитые ему придворным портным, ни роскошные обеды, приготовленные княжеским поваром. От страха у него тряслись колени, когда Фюрстенберг вернулся и позвал его к себе.

"Бедняга, - подумал Фюрстенберг, глядя на дрожащего алхимика, - он побледнел и исхудал в неволе от тоски". И князю стало совестно, что он не уберег пузырька с тинктурой от противной собачонки.

- Дорогой мой, - сказал он, - король просит вас еще раз сделать тинктуру. Пузырек, который вы мне дали... кха!.. гм!.. разбился.

- Разбился? - Бетгер чуть не подпрыгнул от радости.

- Вот письмо его величества! - сказал князь.

У Бетгера затанцевало сердце. Опасность пока миновала. Август писал ему, что алхимик может не торопиться с работой. Пусть барон Шрадер работает, как ему хочется. Все его желания будут исполняться. Но пока секрет золота еще не в руках короля, барон не получит свободы.

Бетгер был рад, что получил отсрочку.

Призрак виселицы

Бетгер стал прилежно изучать руду и горные камни, которые давал ему Пабст. Чирнхауз часто приходил к нему, и они работали вместе.

Дрезденские ученые собирались по вечерам во дворце. Барон Шрадер показывал им свои опыты и делился новыми знаниями. Скоро все увидели, что барон Шрадер, умный и способный химик, на пути к большим научным открытиям. Увлеченный наукой, Бетгер опять забыл про алхимию. А когда он вспоминал, что король скоро снова потребует золота, ему становилось страшно, и опять казалось, что петля стягивает горло. Тогда, чтобы забыться, он устраивал праздник. Толпа молодежи наполняла залы дворца. Нарядные пары танцевали на лощеном паркете. Веселей всех бывал молодой хозяин, нарядный барон Шрадер. Он выдумывал все новые развлечения: маскарады, игры, веселые пиры.

Молодому дворянину фон Шенку Фюрстенберг поручил устраивать праздники для барона Шрадера. Фон Шенк метался как угорелый, исполняя прихоти "барона". "Барону" ни в чем не отказывали, кроме свободы.

Иногда среди веселой пирушки Бетгер бледнел, смотрел куда-то стеклянными глазами и вдруг приказывал слугам тушить свечи, а гостям убираться прочь.

Он запирался в своей комнате. Если к нему входили, он впадал в бешенство. Самые неподходящие вещи летели в головы вчерашних собутыльников.

Его мучил призрак виселицы.

Август требует золота

Прошел год. Август напомнил алхимику, что он обещал сделать золото.

В одну туманную ночь алхимик исчез из дворца. Погоню послали за ним во все концы. В глухом городишке Энсе беглеца схватили и привезли обратно под конвоем. Август требовал золота.

Тогда алхимик отцепил шелковый шнур от портьеры, перекинул его через дубовую балку в потолке лаборатории и на конце сделал петлю. "Лучше умереть самому, чем каждый день ждать казни", - решил он.

Его вынули из петли и привели в чувство.

Август требовал золота.

Замок Альбрехтсбург

Прошло еще два года. Уже не во дворце, а в старинном замке Альбрехтсбурге жил Бетгер. Крепкая дверь с засовом отделяла его от всего мира.

Веселая жизнь во дворце кончилась. На голых стенах его кельи проступала зеленая плесень. Тут же коптела чугунная печка для опытов.

В подземельях Альбрехтсбурга трое рабочих складывали большие печи.

В них должно было вариться золото для короля. Август требовал золота.

Страстная тоска по свободе, по вольному миру заставляла Бетгера цепляться за секрет золота, от которого зависела его свобода. Он лихорадочно работал, делая все новые составы и пробуя их. Порою он сам верил в успех, и тогда обещал Августу, что скоро будет много золота.

Но золото не появлялось. От неудачи Бетгер приходил в отчаяние. Только мудрый Чирнхауз утешал и успокаивал его.

Чирнхауз уговаривал Августа, чтобы он не требовал золота от Бетгера и позволил ему заниматься настоящей наукой - химией, которая не имела ничего общего с философским камнем и прочей чертовщиной.

Август хлопал Чирнхауза по плечу.

- Эх вы, математики! Разве вы понимаете что-нибудь, кроме ваших плюсов и минусов? Не мешайтесь в чужие дела!

Август воображал, что он умнее всех математиков на свете.

Август требовал золота.

Господин с тремя лакеями

Шведский король Карл XII захотел отнять у Августа польскую корону. Он взял Варшаву и вторгся со своими войсками в Саксонию.

Шведы подступили к Дрездену. Отряд саксонских солдат поскакал однажды к неприступной крепости Кенигштейн, поднимавшей свои каменные башни над Эльбой. Они привезли с собой сокровищницу короля, спасая ее от шведов, и еще привезли они в карете какого-то господина с тремя лакеями.

Этого господина сразу посадили под замок. Два раза в неделю офицер выводил его на полчаса погулять по крепостному валу. С каждым разом лицо господина становилось бледнее, и все тяжелее шагал он, опираясь на палку. Должно быть, ему всегда было холодно, потому что три лакея сложили в его комнате огромную печь. Из ее трубы день и ночь валил дым. А может быть, ему совсем не было холодно, - может быть, он варил что-то в этой печи.

Шведам говорили в Дрездене, что алхимик короля бежал в Баварию и след его потерян.

Прошел год.

Шведы ушли из Дрездена. В Кенигштейн приехали важные господа в каретах за таинственным господином. Те, кто видел, как его сажали в карету, рассказывали потом, что он был бледен, рыдал и бился и не хотел ехать, хотя господа привезли ему великолепный вышитый золотом камзол в подарок от самого короля Августа.

Нотус

В Дрездене на берегу Эльбы строился павильон с большими печами. Горожане гадали, что такое там будет.

В павильон привезли таинственного "господина с тремя лакеями". Его звали теперь Нотус.

Тогда пошел слух, что в печах павильона он будет варить золото.

Так оно и было. Август требовал золота. Бетгер (теперь его звали Нотус) работал изо всех сил, но у него ничего не выходило. Он накалял свои печи как только мог, думая, что золото появится при большой жаре. Тигли, в которых он плавил металлы, лопались или растоплялись от такой жары.

Надо было сделать тигли, которые выдержали бы самый большой огонь. Бетгеру по его требованию присылали разные глины, и он пробовал их обжигать. Оказалось, что красная нюрнбергская глина выдерживает самый сильный огонь. После обжига она становилась крепкой, звонкой и была красивого красного цвета.

Бетгер показал Чирнхаузу тигли из нюрнбергской глины.

- Да ведь из этой глины можно делать красную фарфоровую посуду! Вот настоящее дело для вас! - воскликнул Чирнхауз.

Мудрый советчик

Чирнхауз пошел к королю и опять стал уговаривать его не требовать золота от Бетгера. Уже шесть лет стряпал алхимик в своей кухне, а золота все еще не было.

- Саксония разорена войной, - говорил Чирнхауз, - но в ее земле лежат огромные богатства: руда, уголь и разные глины. Будем добывать их, устроим фабрики и заводы. Саксонские леса дадут нам топливо, горные реки завертят колеса наших мельниц. У нас есть стеклянный завод, устроим еще и посудную фабрику. У нас есть прекрасный химик; он найдет нужные глины, составит глазури и краски. Он уже сейчас может делать красную фарфоровую посуду!

При слове "фарфор" Август навострил уши. Он тратил бешеные деньги, покупая китайский фарфор.

Это он отдал прусскому королю полк солдат за несколько китайских ваз.

Он купил новый дворец графа Флемминга и наполнил его драгоценным китайским фарфором. В башне этого дворца до сих пор стоят лучезарные синие вазы, за которые Август заплатил своими солдатами.

"Фарфор не хуже золота! - подумал Август. - Если у меня будет фарфоровая фабрика, все короли в Европе лопнут от зависти, а золото рекой потечет в мою казну без всякого философского камня".

Он приказал устроить фарфоровую фабрику.

Химик Иоганн Бетгер

"Барон Шрадер", "господин с тремя лакеями" и "Нотус" улетели в трубу вместе с философским камнем.

На их месте в павильоне над Эльбой работал веселый, поздоровевший химик Иоганн Бетгер. Его звали теперь настоящим именем. Ему даже устроили садик около павильона. Ему даже позволили выходить на улицу.

В свободное время он сажал золотистые гаарлемские тюльпаны в черные грядки.

На дверях павильона Бетгер написал:

 Благословляю этот дом: 
 Тут стал алхимик гончаром! 

Он был рад, что развязался с проклятым философским камнем. Август требовал теперь не золота, а фарфора.

Бетгер и Чирнхауз плавили пробы глин. Зажигательные зеркала сверкали на солнце с восхода до заката.

Работы было по горло. Надо было найти хорошую огнеупорную глину, из которой можно было бы делать круглые коробки - капсели, как их называли, для посуды. Ее нашли.

Надо было придумать новые печи для обжига посуды. Их строили в Альбрехтсбурге.

Надо было научить рабочих точить посуду - за это взялся мастер Эггебрехт.

Ошалелый, растрепанный Бетгер не спал по трое суток. Его помощники засыпали, стоя у печей.

Он не мог оторваться от милой работы.

Красная посуда

Король Август и Фюрстенберг приехали в Альбрехтсбург.

В подземелье при свете факелов Бетгер и его рабочие вынимали глину и кирпичи, которыми было заложено отверстие большой печи. Это был первый обжиг красной посуды. Печь топили пять дней, потом она остывала трое суток.

Король хотел видеть, как посуда выйдет из печи. У Бетгера Дрожали руки от нетерпения, он яростно отбрасывал кирпичи, заглядывая в темное отверстие печи.

"Что там в капселях? Настоящая красная посуда, или, может быть, одни бесформенные черепки?"

У него пересохло во рту.

Вот последний кирпич отброшен. Бетгер вынимает шершавую капселю и открывает ее.

На ее дне стоят хорошенькие красные чашки. Ни одна не лопнула, ни одна не погнулась в печи, они твердые и звонкие. От них струится теплота, как от живого тела.

Август и Фюрстенберг рассматривают чашки; они довольны.

Бетгер велит принести ведро с холодной водой. Он вынимает чашку из середины печи, еще совсем горячую, и окунает ее в холодную воду. Если чашка лопнет... Но она не лопается; она такая же твердая и звонкая, только от воды заблестела и стала еще красивее.

- Настоящий фарфор! - говорит Фюрстенберг.

- Да! - отвечает ему чашка чистым звоном.

Победа

Когда красная посуда выходила из обжига, она была не блестящая, а матовая. Зато ее можно было полировать и гранить, как драгоценный камень. Тогда она блестела. Ее можно было расписывать золотом и разными красками. Бетгер составил черную глазурь. Он делал красивые черные вазы и расписывал их серебром.

Фабрика выпускала не только чашки, тарелки, кувшины и вазы, но и маленькие лепные фигурки.

Прежде всего сделали статуэтку самого Августа. Эта фигурка сохранилась до сих пор. Август стоит одетый в латы, плащ его развевается, голова гордо откинута, брови нахмурены. Так и кажется, что он сейчас потребует, чтобы вы сварили ему золото, или отправит вас на виселицу.

Еще делали из глины смешных человечков - паяцев и карликов. Они кривлялись и строили рожи.

На пасхальной ярмарке в Дрездене богатые купцы и дамы в кружевах наперебой покупали посуду и фигурки из красного бетгеровского фарфора.

Слава о нем пошла по всей Германии.

Завет Чирнхауза

Дело двигалось, фабрика работала. Чирнхауз и Бетгер придумывали вместе, как бы сделать белую фарфоровую посуду.

Нежданно Чирнхауз заболел и умер. Умирая, он шептал: "Победа, победа!" - потому что каждый день приносил маленькой фабрике какое-нибудь открытие.

Каждый день Бетгер с сияющими глазами показывал своему другу и учителю новую посуду, то черную глазурованную, то красную, отполированную новым способом. Они вместе обсуждали, как сделать, чтобы на глазури не было трещинок, и как составить настоящие китайские краски, которые обжигались бы в огне и не смывались водой.

Но Чирнхауз умер, и работа остановилась. Бетгер заперся в своей комнате и загрустил на долгие недели. Он совсем забросил фабрику. Мастера работали без него. Дни и недели не приносили с собой ничего нового.

"Надо продолжать работу", - писал Фюрстенберг безутешному химику, а Бетгер писал в ответ: "Я не могу одолеть моего горя, лишившись высокого и любимого друга".

Иногда Бетгер подходил к полочке у стены и брал в руки маленький бокальчик. Этот бокальчик сделал Чирнхауз из какой-то беловатой глины и завещал его Бетгеру. Бокальчик был мутно-прозрачный, похожий на стекло, а стенки у него были кривые и помятые.

Вздохнув, Бетгер ставил его на полку. Нет, это не похоже на китайскую белую посуду. Но если бы Чирнхауз был жив, если бы им работать, как прежде, вместе, они наверное разгадали бы китайский секрет!

Они нашли бы такую белую глину, которая выходила бы из огня белой и твердой, а не мутной и помятой, как этот бокальчик.

Бетгер бросался на кровать и закрывал глаза. Он тосковал.

Пудреный парик

Придворный лакей, с гербом Августа на ливрее, передал Бетгеру записку из дворца. Король желает поговорить с директором фабрики. Король ждет его в своем кабинете в полдень; он хочет знать, какую новую посуду сделал Бетгер за последний месяц.

Никакой новой посуды не было.

Бетгер сидел в кресле и равнодушно смотрел в окно. Там, над башнями Альбрехтсбурга, подымался дым из обжигательных печей.

Придворный парикмахер Френцль, подпрыгивая и напевая, пудрил Бетгеру высокий кудрявый парик, в котором химик должен был явиться на прием к королю.

Френцль смазал парик жиром, чтобы к нему приставала пудра. Потом, взяв большую миску с пудрой, он обмакивал в нее кусок пакли и паклей накладывал пудру на локоны.

- А в городе, ваша милость, - болтал парикмахер, - в городе говорят: хороша наша красная посуда, а далеко ей до китайской. Вот, говорят, понаедут на весеннюю ярмарку голландские купцы, понавезут с собой китайские вазы и блюда и чашки, накупит опять король для графини Козель...

- Замолчишь ли ты, Френцль! В ушах трещит от твоей болтовни. Кончай скорее! - Досада перекосила бритое лицо химика.

- Сейчас, сейчас! - заторопился парикмахер. - Вот только виски подпудрю. - И он завертелся вокруг химика, ловко прилаживая к его вискам крутые локоны.

Бетгер рассеянно сгреб пальцами щепотку пудры, посыпавшей складки пудермантеля. Он устало глядел в окно, где все еще дымили трубы, и невольно мял пудру между большим и указательным пальцами. Пудра скатывалась в липкий комочек.

Вдруг химик вздрогнул, брови его сдвинулись, глаза остро вцепились в белый комочек.

Он вскочил так быстро, что Френцль не успел отдернуть руки, и большой парик сбился химику на левое ухо.

- Чем ты меня пудришь, бездельник? - загрохотал он, схватив парикмахера за плечи. - Откуда ты взял эту пудру?

Парикмахер разинул рот и задрожал.

- Да отвечай же, чертов подмастерье! - кричал Бетгер и тряхнул беднягу так, что у него подогнулись коленки и он, охнув, сел на пол.

- Ну! - Бетгер стоял над ним красный и задыхающийся.

- Но я думал, - хныкал парикмахер, - вашей милости известно... французская пудра дорога, у нас все пудрятся этим... все пудрятся шнорровской землей.

- Шнорровская земля! - воскликнул Бетгер и схватил миску с пудрой. Он то подносил пудру к окну, то пересыпал ее между пальцами, то пробовал на язык, то растирал на ладони. Потом он круто повернулся и в развевающемся пудермантеле, с париком, сбитым на левое ухо, выбежал из комнаты. Тяжелая дверь лаборатории громко захлопнулась за ним.

Френцль все еще сидел на полу и таращил глаза, когда слуга внес в комнату парадный камзол, треуголку и короткую придворную шпагу. Постучав в дверь лаборатории, он сказал:

- Ваша милость, в полдень прием у короля.

Ответа не было. Слуга пожал плечами и, хитро подмигнув Френцлю, постучал себе пальцем по лбу. "Наш химик помешался", - решили оба.

Что такое была эта шнорровская земля? Купец Шнорр ехал однажды верхом из Дрездена в местечко Ауэ. Подъезжая к мосту через речку, он заметил, что сам он, и лошадь его, и тюк с товарами покрыты белой пылью, словно выпачканы мукой. Он оглянулся. Копыта его лошади оставляли белые следы на земле, а немножко поодаль было на дороге место, сплошь покрытое белой пылью, словно кто-то рассыпал там десятки мешков с мукой. У края дороги виднелся холмик, - должно быть, размытый дождями, - целый холмик белой земли.

Шнорр повернул лошадь и подобрал горсть белой пыли. Она была мягкая, чуть-чуть липкая, - ни дать ни взять пудра.

На другой день Шнорр приехал с мешками, набрал в них белой земли и увез в город, а там истолок землю в ступке и пустил в продажу вместо пудры. Ее охотно покупали.

Тогда было время пудреных париков, и пудры выходило у всех больше, чем у нас зубного порошка.

Эта шнорровская земля была не что иное, как белая каолиновая глина, та самая, из которой в Кин-те-чене делали фарфор. Вертя комочек пудры в руках, Бетгер заметил, что она лепится, как глина, и тяжелее, чем обычная пудра.

"А вдруг это та самая белая глина, которую искал Чирнхауз?" - мелькнула у него мысль. Он бросился в лабораторию поскорее сделать пробу и забыл, что строгий Август сидит в своем кабинете и нетерпеливо стучит пальцами по золотой табакерке, поджидая невежливого химика.

В тот день Август его не дождался.

Подобный цветку нарцисса

Шесть чашек, шесть белых фарфоровых чашек стояли перед Бетгером, отражаясь в красной полированной доске стола как в зеркале.

Солнце золотом струилось сквозь желтые занавески в окнах малой залы королевского дворца.

Шесть ученых мужей в высоких париках, с орденскими лентами через плечо, шесть ученых советников Августа прикладывали лорнеты к глазам и рассматривали работу Бетгера.

Чашки протяжно звенели, если по ним щелкали пальцем. Их донышки казались желтоватыми и чуть-чуть прозрачными, если их разглядывали на свет. На их блестящей белой поверхности не оставалось ни царапинки, ни трещинки, если по ней скребли ножом.

Это был настоящий фарфор, не хуже китайского.

Скрипя гусиным пером, ученый секретарь собрания записывал по-латыни на большом листе с королевским гербом:

"Сего числа господин Иоганн Бетгер показал нам сделанным им фарфор, полупрозрачный, молочно-белый, подобный цветку нарцисса".

Да, это был настоящий белый фарфор!

Бетгер сделал эти чашки из шнорровской земли, прибавив к ней алебастр. Шнорровская земля заменяла собой белую глину - каолин, а алебастр служил плавким прозрачным веществом вместо китайского пе-тун-тсе.

Старинный секрет был раскрыт.

Если бы Чирнхауз увидел эти чашки, как бы порадовался он новой победе! Какой ласковой улыбкой осветилось бы его строгое лицо!

О, Чирнхауз помог бы Иоганну составить краски, чтобы расписать эти белые фарфоровые чашки; он нашел бы причину, почему на некоторых из них выступили маленькие черные точки! Но Чирнхауз давно уже был в могиле.

Бетгер ходил по зале, пока придворные ученые шептались над его чашками и, скрывая свою зависть, поздравляли его, суля королевские милости и награды.

Король?

Король отнял у него свободу, король шесть лет держал его, как в тюрьме, за бессмысленной работой - варкой золота. Сколько раз король грозил ему виселицей! Чего еще ждать ему от короля?

Бетгер почувствовал, как он ужасно устал, устал до смерти. Теперь король всю жизнь не отпустит его от себя из боязни, что изобретатель фарфора продаст свой секрет другим королям, и те тоже откроют у себя фарфоровые фабрики.

Свободы не будет, из этого проклятого круга нет выхода. Тоска сдавила горло изобретателю.

Он повернулся и вышел из дворца, нахлобучив шляпу.

Игра

Не глядя ни на кого, Бетгер быстро шел по улицам на окраину города, туда, где в кривом переулке примостился подозрительный кабачок.

Хозяин, толстый пьяница с воровским лицом, встречал Бетгера как старого знакомого. Одноглазый банкомет в дырявом атласном кафтане, с грязными кружевами на манжетах, метал засаленные карты на стол, покрытый лужами пива и остатками еды.

Обтрепанные занавески на окнах не пропускали дневного света. Здесь изобретатель играл в карты с продувными парнями и пил пиво стакан за стаканом.

Нет нужды, что в карманы одноглазого банкомета переходили червонцы, данные химику на постройку новых печей на фабрике, на жалованье фабричным рабочим.

Изобретатель хотел забыться в пьяном веселье, в азартной игре. Не вспоминать больше, что молодость прошла в поисках проклятого философского камня, что он раб короля до самой смерти.

Забыться - это было самое главное! А король? Пусть же платит король за отнятую у него молодость, черт побери!

И Бетгер ставил на карту червонец за червонцем. Под вечер распахивалась дверь, открывая заревое небо.

Приземистый человек с хитрыми глазами входил и садился за столик позади Бетгера. Его пристальный взгляд заставлял химика обернуться.

Бетгер выпивал залпом стакан и стучал кулаком по столу.

- А, шпион? Шпион его величества? Пррр-о-клятая собака уже пронюхала, что я... - говорил он заплетающимся языком и ронял тяжелую голову на стол.

Шпионы короля следили за каждым его шагом.

Тюрьма или фабрика

Замок Альбрехтсбург был окружен глубоким рвом. Подъемный мост, скрипя железными цепями, опускался над ним только для тех, кто знал условный знак или тайное слово.

Никто чужой под страхом смерти не смел проникнуть в замок. Там шла тайная работа: выделка фарфора.

Когда новый мастер или рабочий поступал на фабрику, ему завязывали глаза и долго вели по каменным коридорам, пахнувшим плесенью. Потом снимали повязку с его глаз.

Он видел себя в большой подземной зале с каменными сводами. Мшистые стены освещались красноватым светом факелов. В углах царила темнота.

За длинным столом сидели неведомые люди в масках и черных мантиях.

Справа от стола стоял священник с бледным суровым лицом, поднимая в руке распятие.

Слева виднелась дыба, висели кандалы и палач затыкал за пояс блестящий топор.

Посредине на возвышении стоял черный гроб. Череп и скрещенные кости были нарисованы на нем белой краской.

- Клянешься ли ты, что не выдашь никому тайны фарфора? - спрашивал ужасным голосом черный человек, подымаясь из-за стола.

- Клянусь, - отвечал мастер, у которого начинали дрожать колени и холодела спина от всей этой чертовщины.

- Повторяй за мной, - говорил человек: - Клянусь, что я не выдам тайны фарфора ни отцу моему, ни сыну, ни брату, ни жене, ни другу, ни врагу, ни за деньги, ни за ласку, ни ради спасения жизни. Я не открою этой тайны ни священнику на исповеди, ни врачу на моем смертном одре.

Мастер повторял все это слово за словом, хотя у него от страха заплетался язык.

- Клянись на распятии, - говорил священник и прижимал холодный металл креста к губам мастера.

Тогда черный человек обращался к другим, сидевшим неподвижно, как статуи.

- Вы слышали, братья, как поклялся этот человек? Что ждет его, если он нарушит клятву?

- Смерть! - восклицали "братья", и, вскочив на ноги, они все, как один, выхватывали блестящие кинжалы и, потрясая ими в воздухе, кричали:

- Смерть!

- Смерть! - гудел палач, размахивая топором.

Потом они бросались на полумертвого от страха мастера и, схватив его кто за ноги, кто за руки, укладывали в гроб.

Лежа в гробу, мастер трижды повторял слова клятвы, и трижды "братья" махали кинжалами и вопили: "Смерть!"

Потом наступала темнота.

Кто-то натягивал повязку на глаза мастера, выволакивал его из гроба и опять вел по коридорам на свежий воздух.

Когда с него снимали повязку, его глаза резал дневной свет, в ушах еще звучали крики "смерть" и страшное лязганье кинжалов. Одурелый входил он в мастерскую и не сразу понимал, что ему говорил старший мастер.

А мастерские были устроены так, что рабочие одной мастерской не знали, что делается в соседних, и никогда не виделись с другими рабочими.

Тот, кто промывал глину, понятия не имел, что в эту глину подбавляют, чтобы сделать фарфор.

Токари, точившие посуду из массы, не знали, из чего составлена масса и как обжигается посуда в печи.

Только три человека - Бетгер и его помощники доктор Бартоломэи и Штейнбрюк - знали все, что творилось на фабрике.

Все это делалось для того, чтобы сохранить в тайне секрет фарфора, чтобы никто, кроме Августа, не мог устроить у себя фарфоровую фабрику.

Искусители

С тех пор как фабрика в Альбрехтсбурге стала выпускать белую посуду, такую же твердую и прекрасную, как китайская; с тех пор как Бетгер нашел синюю кобальтовую краску, которой можно было писать узоры на белых чашках; с тех пор как он научил мастера делать блюда и чаши с кружевными стенками и лепные фигуры, - Август стал есть и пить на своем фарфоре и от гордости еще выше задрал свой острый нос на толстом лице, а все другие короли и князья только и видели во сне, как бы им узнать секрет фарфора и завести свои фабрики.

Их шпионы, переодетые то бродячими торговцами с тюками за спиной, то нищими, то печниками, ищущими работы, так и шныряли вокруг Альбрехтсбурга и, облизываясь, как коты на масло, следили за клубами дыма, встававшего над старинными башнями.

Они подкарауливали рабочих, выходивших из замка по праздникам, угощали их добрым пивом в кабачках и старались выведать о том, что творилось на фабрике.

Особенно охотились они за "арканистами", - так назывались рабочие той мастерской, где составлялась фарфоровая масса.

Одного арканиста итальянские шпионы напоили сонным зельем, уложили в карету и увезли. Он очнулся только за итальянской границей.

Ему дали денег и велели устроить фарфоровую фабрику в Милане.

Но из этого ничего не вышло. Арканист не знал секрета фарфора.

Иные рабочие, усталые от своей фабрики-тюрьмы, были не прочь бежать из Альбрехтсбурга. Они обещали шпионам открыть секрет фарфора, если им дадут денег и свободу.

Они убегали из замка, захватив с собой запас фарфоровой массы, сколько им удавалось утащить с фабрики мимо глаз ревностных сторожей.

Попав ко двору князя или епископа (как это было в Берлине, в Фульде и в Бранденбурге), рабочий делал несколько чашек и тарелок из украденной массы. Его покровитель уже трубил повсюду, уже хвастался своей "собственной" фарфоровой фабрикой, которая заткнет за пояс саксонскую фабрику короля Августа.

Слухи об этом доходили до Саксонии.

Разгневанный Август призывал к себе Бетгера и кричал, что теперь все потеряно, секрет утащили у него из-под носа! Никто больше не станет покупать саксонскую посуду. Где слава, где деньги, которые обещал Бетгер?

Бетгер устало хмурился.

- Они не знают нашего секрета, государь. У них ничего не выйдет, - отвечал он.

Так оно и случалось.

Бежавший рабочий изготовлял несколько чашек из украденной массы, а когда его запас кончался, он не знал, что делать дальше: составить массу сам он не умел. Скоро его прогоняли прочь.

Но Август приказывал еще строже следить за рабочими.

Ни одна пылинка массы не должна была выходить за ворота Альбрехтсбурга. Рабочих били плетьми и сажали в подземелье, если находили кусочки массы в их карманах, если подозревали, что они хотят бежать.

Порядки на фабрике становились еще жестче.

Бетгер устало хмурился.

Он понимал, что рабочим хотелось на волю из фабрики-тюрьмы. Он сам был рад удрать от Августа хоть на край света.

Зеркало

Бетгер был уже не похож на веселого студента в дырявом плаще, постучавшего когда-то в дверь старого Кирхмайера.

Лицо его обрюзгло. Серые мешки набухли под глазами. От бессонных ночей над очагом алхимика в едком дыму серы, от бессонных ночей за попойками его веки стали красными и воспаленными. Глаза слезливо щурились от дневного света. Светлые кудри заменил высокий парик на лысой голове.

В редкие хорошие дни, когда он составлял новую массу или чертил планы новых печей, его взгляд становился острым, ловкие руки безошибочно отвешивали на весах нужные количества глины и алебастра, шаги по-юношески легко звучали в подземельях Альбрехтсбурга.

Но это бывало редко. В остальное время он был вялым, тучным человеком, внезапно приходившим в дикую ярость, если его помощники ошибались в работе.

В остальное время его дрожащие пальцы просыпали на карточный стол червонцы Августа и расплескивали бокалы с вином.

Он устроил себе пышную квартиру, увесил ее стены французскими гобеленами, покрыл полы пушистыми коврами. Он заказывал себе золоченые кафтаны, и его манжеты были из лучшего бельгийского кружева. Бетгер торопился жить, наверстать ушедшую молодость.

Тратить деньги ему помогал молодой ювелир Конрад Гунгер. Он приносил Бетгеру золотые табакерки, кольца и другие побрякушки и соблазнял его покупать эти вещи.

Конрад Гунгер охотно садился за карточный стол, когда не хватало партнера.

Конрад Гунгер всегда был рад устроить попойку.

Конрад Гунгер умел провести за нос купцов, когда они приходили к Бетгеру требовать уплаты долгов. Он занимался делами Бетгера больше, чем своим ювелирным ремеслом.

Конрад Гунгер привел однажды в дом Бетгера приезжего итальянского графа, игрока в карты. Они начали крупную игру. Длинные пальцы графа в фальшивых бриллиантах не раз передвигали по зеленому столу столбики золотых монет. Золото из кармана Бетгера переходило в кошелек графа. Игра длилась всю ночь.

Бетгеру не везло. Он проиграл сначала свои деньги, потом деньги, которые надо было отдать рабочим на фабрике, он проиграл дорогой перстень - подарок Фюрстенберга. Он хотел бросить игру.

- Не волнуйтесь, господин Бетгер! - учтиво говорил итальянский граф. - Не стоит бросать игры из-за такого пустяка. Давайте играть на слово. Мы с вами сочтемся.

Бетгер хотел отыграться, он стал играть на слово. Скоро он проиграл столько, что не мог бы выплатить долг и в три года.

Свечи, треща, догорали в канделябрах, над их дымящими фитилями горбатился неснятый нагар. Бетгер встал из-за стола и отошел к окну. За тяжелой портьерой розовело небо.

Проигрыш был огромный. Король не согласится его уплатить.

Итальянский граф опозорит Бетгера. Это был долг чести, игра на честное слово.

Тупая тоска опять мутила Иоганна.

Исхода не было.

- Не надо грустить, уважаемый хозяин, не надо грустить! - пропищал тонкий голос за его спиной. - Тому, у кого в руках великий секрет, грустить не приходится. Все пути к богатству и славе перед ним открыты.

Бетгер вздрогнул и обернулся. Маленький человек в рыжем парике, молчавший весь вечер и не игравший в карты, стоял перед ним и буравил его взглядом острых, настойчивых глаз.

"Кто это? - мелькнуло у Бетгера в голове. - Ах, да! Это секретарь графа".

А тот не сводил с него глаз и выводил высоким фальцетом:

- Что значит жалкий проигрыш для того, кто владеет великим секретом? Богатство и слава в его руках.

- Что вы хотите сказать? - рванулся к нему Бетгер.

Лицо рыжего человека сморщилось.

- Приходите завтра к обедне в церковь Екатерины на Старой площади, - быстро прошептал он и отошел.

Полусонный граф рассовывал по карманам червонцы. Гости расходились, только Гунгер спал в углу на диване, глупо раскрыв рот.

Свечи догорели, на столе валялись карты и стояли бокалы с остатками вина. Бетгер нагнулся, чтобы поднять упавшую на ковер карту. Это был червонный король, похожий на Августа. Бетгер бросил его под стол.

Утренний полусвет проходил в окна. Бетгер сделал несколько шагов в пустой комнате, и вдруг ему навстречу из простенка вышел тучный немолодой человек в парчовом кафтане. В сумерках утра его лицо казалось обрюзгшим и серым. Бетгер остановился, тот остановился тоже.

- Да ведь это мое отражение в зеркале, - сказал Бетгер вслух и хотел расхохотаться над своей ошибкой.

Но смех не прозвучал. Глаза у его двойника были грустные. От носа к углам рта шли глубокие складки. Он тоже вышел из комнаты, где на стенах висели гобелены и блестела золоченая мебель, за которую не было заплачено купцам. На нем был такой же дорогой кафтан.

- Так вот каким я стал! - сказал Бетгер и сел у зеркала в кресло. Вся прошлая жизнь стала проходить перед ним.

Где теперь его мать, майор Тиман и учитель Цорн? Иоганн не видал их ни разу с тех пор, как девятнадцатилетним мальчиком бежал из Берлина.

Разве Август отпустит его когда-нибудь на свободу, в родные места?

Иоганн вспомнил, как однажды, в воскресенье, мать надела на него новую курточку и майор Тиман повел его с собой на ярмарку. Иоганну было семь лет. В лотке у ярморочного торговца майор купил ему розового пряничного коня, которого было жаль есть, такой он был хорошенький!..

Колокол ударил к ранней обедне. Бетгер вспомнил рыжего человека.

Что значили его слова? Все равно хуже, чем есть, быть не может. Он решил пойти к обедне и, взяв шляпу, вышел из дому.

Донос

"В ночь со второго на третье декабря в доме у директора королевской фабрики Иоганна Бетгера была крупная игра.

Иоганн Бетгер проиграл большую сумму денег итальянцу, называющему себя графом Бураттини. Третьего декабря, в восьмом часу утра, Иоганн Бетгер вышел из дому. Я последовал за ним, как обычно. Придя на Старую площадь, он вошел в церковь Екатерины, где в левом приделе к нему подошли итальянец Бураттини, называющий себя графом, и другой итальянец, называющий себя секретарем графа. Удалившись в затененный колоннами угол, они стали беседовать. По словам долетевшим до меня, я понял, что итальянцы предлагали Иоганну Бетгеру бежать из Саксонии и продать секрет фарфора за 100 тысяч талеров, обещая ему уплату долгов в Дрездене и милость одной коронованной особы. Они передали Иоганну Бетгеру письмо, прочитав которое, он задумался и обещал дать ответ нынче ночью. Все трое условились встретиться ночью на Каменном мосту и разошлись. Иоганн Бетгер направился в Альбрехтсбург, а итальянцы в трактир, где они проживают.

Я последовал за Иоганном Бетгером и, показав караулу пропуск его величества, прошел на фабрику. Придя на фабрику, Иоганн Бетгер снял свой кафтан и, надев рабочее платье, пошел в мастерские. Это дало мне возможность вынуть из кармана его кафтана полученное им от итальянцев письмо и доставить его вашему величеству..."

Август скомкал донесение шпиона и схватил приложенное письмо, на котором стояли печать прусского короля и собственноручная подпись: "Фридрих".

- Схватить эту гадину, заковать, на виселицу его! Нет, сначала на дыбу! Вот где измена, вот - в самом сердце фабрики! Бетгер предатель, клятвопреступник! Вот его благодарность за всю нашу любовь к нему! - кричал Август прямо в лицо Фюрстенбергу, задыхаясь от гнева и бегая по кабинету. Он остановился и топнул ногой. - А вы, вы всегда защищали его! Я бы давно вздернул его на виселицу, этого шарлатана-алхимика, но вы говорили: "Нет, он себя еще оправдает". Вот он оправдал себя, ваш талантливый химик!

Август передохнул и разразился снова:

- Мало того, что мы дали ему свободу ходить по улицам; мало того, что я платил его долги; мало того, что он жил, как принц, что я ежедневно осыпал его благодеяниями, - ему этого было мало! Он предал меня тем же пруссакам, от которых я когда-то спас его жизнь. Я отогрел змею на своей груди!

Август растрогался своей добротой и был готов пустить слезу. Фюрстенберг смущенно молчал. Может быть, он вспоминал тот вечер, семнадцать лет тому назад, когда молодой студент, рыдая, просил отпустить его на свободу - учиться в Университете - и клялся, что он не знает секрета золота. Может быть, Фюрстенберг не был уверен, что Август ежедневно осыпал химика благодеяниями.

- Но, ваше величество, - сказал он наконец, - ведь мы не знаем, что ответит Бетгер агентам прусского короля. Может быть, он еще откажется. Подождем до ночи!

- Как! - заорал Август. - Мы будем ждать, чтобы он сегодня передал им рецепт массы! Вы с ума сошли! Арестовать его немедленно, посадить в тюрьму! Слышите?

Фюрстенберг, опустив голову, вышел из комнаты.

Снова тюрьма

Когда Бетгера ввели в тюремную камеру и замок глухо защелкнулся за ним, он невесело усмехнулся: "Не привыкать стать!" Решетчатое окно и покрытые плесенью стены напомнили ему келью в Альбрехтсбурге, где он варил золото. Здесь не было только чугунной печки для опытов, да на его руках теперь гремели кандалы. Зато Август не требует больше ни золота, ни фарфора. Можно отдохнуть. Давнишняя знакомка-виселица не отпустит его на этот раз. Она всю жизнь охотилась за ним. Бетгер устал бегать от нее.

Агенты прусского короля, выдававшие себя за итальянцев, были арестованы. Они показали, что Бетгер согласился передать им секрет фарфора. Теперь ему не удастся убежать от виселицы. Зато можно отдохнуть.

В ушах у него звенело, голова была как свинцовая. Сторож внес кружку с водой и кусок хлеба. Замок опять защелкнулся.

С трудом передвигая ноги, Бетгер отошел от окна и лег на деревянную койку. Стены камеры закружились перед ним, пришлось закрыть глаза.

Он постарался вспомнить, о чем он думал, когда удар колокола напомнил ему о рыжем человеке. Он думал тогда о чем-то хорошем. Ах, да! - о розовом пряничном коне.

Как было весело на ярмарке! Карусели вертелись под музыку. Иоганн сидел верхом на белом лебеде и, замирая от страха и восторга, мчался куда-то. Разноцветные флаги и золоченые тряпки вихрем неслись вместе с ним.

Карусель остановилась, а ему еще казалось, что все плывет кругом в сияющем вихре под волшебную музыку.

У лотка, пахнувшего корицей и еще чем-то сладким, майор Тиман купил Иоганну розового пряничного коня с черными изюминками вместо глаз. Потом они вошли в лавку и выбрали синюю шаль с пунцовыми розами - для мамы. Купец ловко складывал ее вчетверо, чтобы с поклоном отдать ее майору, как вдруг Бетгер вспомнил, что это был не купец, а аптекарь Цорн.

Бетгер ясно увидел перед собой аптекаря в черной шапочке на макушке. Он учил Иоганна скатывать пилюли из муки с водой.

- Бери осторожнее, мальчик, двумя пальцами, - услышал Бетгер знакомый голос аптекаря, - бери и катай комочек. Вот так - раз, два!

Из пальцев аптекаря выкатился круглый шарик. Иоганн тоже хотел катать пилюли, но вспомнил, что у него заняты руки, он все еще держал розового коня, и пилюли у него не выходили. Впрочем, это были не пилюли, а шнорровская земля, которую он собрал из складок пудермантеля.

Вот кто был настоящим изобретателем фарфора - аптекарь Цорн! Ведь это он когда-то выучил Иоганна скатывать пилюли. Без него Иоганн не скатал бы шарика из шнорровской земли, не нашел бы белую глину. Смешно, что это не приходило ему в голову раньше!

Иоганн громко захохотал.

Потом ему показалось, что он лепит большую вазу с фигурными ручками. Ваза превратилась в голову Августа, и вышло так, что Иоганн держит короля за уши.

- Пора на виселицу, - сказал Август и превратился в червонного короля. Он созвал своих червонных валетов, и они, пища, потащили Иоганна куда-то.

Вдруг раскрылась дверь, и вошел Чирнхауз. Карты с шипением рассыпались. Чирнхауз сел к Иоганну на койку и взял его за руку. Тогда стало хорошо и спокойно. Чирнхауз все знал и все простил Иоганну. Теперь было не страшно. Можно было спросить учителя и друга: отчего на фарфоре выступают иногда черные точечки?

Утром сторож вошел в камеру. Хлеб и вода стояли нетронутые. Узник громко бредил, смеялся и плакал и метался по койке.

- У него горячка, - сказал присланный от Фюрстенберга старый врач.

Так прошло много дней и ночей. Бетгер умер, не дождавшись суда. Он навсегда избавился от виселицы.

А фабрика продолжала работать и выпускать прекрасный фарфор на зависть всем королям в Европе.