1. География с историей

Истина заключается в том, 
что здесь изложено.

"Бабур - наме"

Объяснение начинается с географии. Физическая карта Таджикистана коричневого цвета: горы. Восточная половина темнее западной, по ней разбросаны белые кляксы (ледников - это Памир. На звпад от Памира ползут темные змеи горных хребтов: Петра I, Дарваз. Каратегин, Туркестанский, Зеравшанский, Гиссарекий. От них на юго-запад спускаются хребты пониже. Карта в двух местах светлеет: на севере, в аппендиксе, зажатом между Киргизией и Узбекистаном, по долине Сырдарьи (это таджикская часть Ферганского оазиса) и на крайнем юго-западе, где реки Кызылсу, Вахт и Кафирниган впадают я бешеный Пяндж и превращают его в великую Амударью. Тут, на месте болот, тянутся бесконечные хлопковые поля. Есть на карте просветы поменьше: на самом западе, по реке Зеравшан, у города Пенджикента - начало Самаркандского оазиса, и южнее - Гиссарская долина, в которой приютилась столица - Душанбе.

Как видите, здесь или горы, или оазисы - долины больших рек. В долинах плодородные земли, благодатная вода и тепло. Культура на равнинах и в горах развивалась по-разному: быстро расцветала в оазисах и дремала в суровых горах.

Сады в горах

Про таджикские горы надо рассказать подробнее. Это не Урал или Крым. Горы круты, вершины их причудливой острой пилой вгрызаются в небо. Лесов почти нет. Долины сбегающих с ледников речек узки и обрывисты. И снега, снега... Только в июне пропускают перевалы машины из Душанбе на север, в Фергану. Лишь в три летних месяца могут прорваться грузовики из столицы республики на Памир по новому Хорогскому тракту. А совсем недавно... "дойдя до самой вершины, путникам приходилось садиться верхом на обледенелый крайне острый гребень (держаться на нем на ногах не было возможности) и продвигаться в таком положении на некоторое расстояние со свешенными по обе стороны ногами, опираясь руками на горное лезвие" - эти слова писал очевидец, крупнейший специалист по памирской и таджикской этнографии, академик Михаил Степанович Андреев (1879-1948). Когда отвесная скала прерывала тропинку, делали "овринг" - вбивали короткие горизонтальные палки в расщелины, сверху их прикрывали хворостом - получался дрожащий под ногами карниз. Но если в этих местах не должны были проходить животные, палки ничем не перекрывали, и люди прыгали с палки на палку над пропастью. Правда, иногда для комфорта вбивали палки и над головой, чтобы схватиться во время прыжка руками. Не альпинистам - жителям приходилось так пробираться, чтобы попасть в свой кишлак. И все же люди тут жили (точнее, существовали). Забирались в такие места от завоевателей и грабителей, а их хватало всегда, хотя сюда специально не стремились - трудно провести и прокормить войска, слишком мало поживы, зверствовали и грабили только походя. Больше орудовали местные князьки, безнаказанные, безжалостные и ненасытные. Вот свидетельства историков, участников, очевидцев. Я выбрал описания не самых опустошительных, а повседневных, заурядных набегов. Сравните, I век до н. э.: "Дань состояла в дозволении им (завоевателям.- Д. М.) в определенное время совершать набеги на страну и уносить добычу" (римский географ Страбон).

Висячий мост в Припамирье

Прошло полторы тысячи лет. Здесь побывали греки и персы, китайцы и арабы, тюрки и монголы.

XVI век оживает под прекрасным пером Захир-ад-дина Мухаммеда Бабура (правнука Тимура), захватившего юг Таджикистана, Афганистан и Индию, основателя империи Великих Моголов. Уж он был сведущ в нравах и обычаях своих родичей.

Вот основание для похода: "Так как Омар Шейх Мирза был государь с высокими помыслами и великими притязаниями, он всегда имел стремление к захвату чужих владений",- писал он об отце.

А теперь о себе: "Так как это был мир, полный раздоров, всякий грабил и тащил что-нибудь из страны и v населения, то мы также, со своей стороны, обложили данью жителей и начали кое-что забирать".

Как это делалось: "Он сломал плотину... разрушил и сжег город, а жителей ограбил и перебил. В отношении разорения и избиения он не упустил ни одной мелочи".

Я нарочно опускаю имя и звучные титулы разбойника. Через несколько лет все повторит другой, не менее родовитый и не менее кровавый.

Идут века. Год 1889-й. В этом году Л. Н. Толстой пишет "Воскресение", в Париже открывается выставка Клода Моне и Родена, выстроена Эйфелеза башня. А на Памир ворвались афганцы эмира Абдуррахмана. "Казни производились ежедневно. Деревни, заподозренные в сочувствии к Сейиду-Акбар-Ша (последний правитель Шугнана, область нынешнего Хорога.- Д. М.), выжигались, а поля вытравляли лошадьми. Все девушки и более красивые женщины в стране были отобраны и частью отправлены к эмиру Абдуррахману, частью же розданы войскам... Женщины изнасилованы были на глазах отцов и мужей, дети бросались в пылающие костры, а затем вся партия подвергалась поголовному истреблению",- писал свидетель, капитан русской службы Громбчевекий.

Люди забирались повыше в горы, подальше от дорог, подальше от захватчиков и от правителей.

"Правители Щугнана издавна пользовались дурной славой продажи своих подданных в рабство... при некоторых правителях эта охота на людей так усиливалась, что население страны заметно уменьшалось".

"Во время этих набегов посылавшийся отряд подкрадывался к указанному ему месту, набрасывался на ничего не подозревавших людей и принимался хватать к отбирать среди них назначенное ему для набора число людей, выбирая молодых, красивых и здоровых юношей, девушек и детей". (М. С. Андреев, Таджики долины Хуф. Сталинабад, 1953)

Это самый конец прошлого века. Только с приходом русских войск (1895) было покончено с охотой на людей.

Время шло мимо загнанных в недоступные долинки горцев. У них сохранялись древние языки и диалекты, древние обычаи и суеверия, хозяйство и быт и, конечно, та же архаичная культура.

Крупнейший специалист по среднеазиатской керамике Е. М. Пещерева (ее книга "Гончарное производство Средней Азии" - настоящая энциклопедия) пишет: "В горных районах среди таджиков... сохранявших до революции систему натурального хозяйства, до сих пор существует производство посуды из глины без применения гончарного станка, сосредоточенное исключительно в женских руках.

Здесь мы можем наблюдать гончарство на самых ранних его стадиях. В отдельных местах, часто соседствующих друг с другом, техника изготовления сосудов бывает различна, и Таджикистан является для нас как бы своеобразным живым музеем, где можно изучать почти все известные нам у народов мира виды техники примитивного гончарства".

Теперь стало понятнее, почему у горшков такая первобытная внешность.

В витринах музея, где хранится керамика равнин, владычествуют блеск глазури и яркий цвет: белый с бирюзой - Канибадам, желтый с зеленым - Ура-Тюбе и Пенджикент, розовый и изумрудный - Ленинабад. Это изделия горожан. В городах гончарство ушло далеко вперед. Оно давно в руках мужчин, посуду делают на гончарном круге (он известен в Средней Азии более трех тысяч лет) и обжигают не на вольном огне, а в гончарной печи. Круг и горн позволили керамике стать легче и прочнее. Форма потянулась вверх, что невозможно было в лепленой посуде: высокий сосуд без круга не вытянешь. Горлышки сузились, кувшины распрощались с былой целомудренной суровостью. Исчезли архаичные налепы, их заменила яркая роспись, увековеченная сверкающей глазурью. Поливная керамика (майолика) существует в Средней Азии с VIII в.

Многовековые традиции тянутся к Согдиане^*, к грекам, к Китаю, Ирану, Турции. Рисунок блюда из современного Канибадама повторяет орнамент на обломке посуды из Афрасиаба. Афрасиаб - городище Самарканда (Марканда - древняя столица Согда), где найдена "уникальная, своеобразная среди исламских стран", как писал французский ориенталист Пезар, очень высокая культура глазурованной керамики, построенной на благородных сочетаниях красного, белого, черного и оливкового цветов. По этой посуде часто разгуливали нарисованные кони, птицы, плыли нарисованные рыбы.

^* (Согдиана (Оогд) - древнее государство в бассейне реки Зеравшан, просуществовавшее с середины I тысячелетия до н. э. до захвата арабами в VIII в. Слово "кулол", "кулолгар" (гончар) - согдийского корня.)

Нить преемственности тянется зигзагами. Расцвет керамики Афрасиаба - VIII век. При персах Саманидах (X век) победил более сухой, геометрический, симметричный стиль. Сюжет окончательно был вытеснен стилизованным растительным орнаментом. После монгольского нашествия 1220 года города были разорены и разрушены, их жители перебиты либо проданы в рабство, уцелевшие разбежались. В это время керамика огрубела. Оживать она начинает при Тимуре (XV век) - среди трехсот тысяч ремесленников, пригнанных из покоренных стран, было много искусников-гончаров из Ирана. Бело-синий колорит проник в керамику Средней Азии еще до монголов. В XVI веке он стал доминирующим.

Утехой взоров "великих султанов" и "благородных эмиров", "вместилищами святости" и "прибежищами народов" были минареты из голов побежденных. Но попечением тех же эмиров и султанов создавались мечети, дворцы, мавзолеи, медресе и обсерватории, сине-голубые блистающие сказки их порталов и куполов. И сине-голубыми они стали благодаря волшебному мастерству кулолов.

С X века и китайское искусство оказывало влияние на майолику Средней Азии (например, подражали желто-зеленой росписи китайской посуды). Связи с Китаем способствовали проникновению реалистических элементов: вполне натурально нарисованные цветы в вазах зацвели на дне блюд, стенках чаш.

Рисунок потерял чисто орнаментальный вид и получил ориентацию на плоскости. Стало понятно, где у рисунка верх, где низ. Но эти натурально-живые цветы не прижились. Всесилие отвлеченного мусульманского орнамента победило.

У посуды кроме утилитарного есть еще одно призвание: украшать дом. У людей небогатых в низких комнатах паласы и кошмы закрывают глинобитный пол, вдоль глиняных стен - нарядные сундуки со сложенными на них горкой пестрыми ватными одеялами и подушками да стопки мисок, кувшины и блюда в стенных нишах. Особенно любимы блюда: через маленькие окна проходит мало света, и яркие, декоративные пятна заметнее. Блюда вытеснили деревянные тарелки, и уже много веков на них подают "царя пиров" - плов. В домах побогаче покои обширнее, стены расписаны, там много шелковых сузани, чеканной и гравированной меди, а то и серебра, а глиняной посуды мало, предпочитают дорогой фарфор.

Посуды делают много, она теперь не раздается соседям, а идет на продажу. Продают ее гончары в лавках на базаре; до самой революции возили ее по кишлакам. Для кочевников изготовляли плоские фляги - учитывали нужды покупателей. Посуда стала товаром.

В городе традиции изменяются легче и быстрее: властители привозят из дальних походов не только мастеров, но и моды. Рождаются подобия цехов с мастерами и подмастерьями. Перейти в мастера ученику нелегко; он после обряда посвящения должен был устроить торжественный пир - "анджуман". "На анджуман собиралось до 600 человек и уходило до 100 кг риса. Чтобы накопить денег на угощение всему цеху, нужно было проработать несколько лет" (Пещерева). Кроме того, посвящаемый в мастера делал подарок своему учителю - "аксакалу" (старейшине цеха) и "пирзоду" - потомку мифического патрона гончаров Сайда Амира Кулола. Учитель получал полный комплект одежды - от сапог до чалмы. "Не прошедшему обряда посвящения заводить свою мастерскую не давали: приходил аксакал и закрывал мастерскую". Поэтому многие оставались навсегда наемными рабочими.

Гончары специализируются: в одних мастерских делали крупную неполивную посуду, в других - поливную (чаши и блюда). Разделяется труд и внутри мастерской: одни лепят, другие расписывают. Особо известны рисовальщики - "наккош".

Гончары, как и другие ремесленники, держались обособленно, но дружно. Когда один умирал, все прекращали работу на несколько дней. Вместе встречали праздники. На Новый год - "науруз"^* - весной устраивалось гулянье - "сайль". По объявлению глашатая все лавки в городе закрывались. В саду устраивались бои баранов, петухов, перепелов, кулачные бои, "отборочные соревнования" к которым продолжались месяц. Тут же ставили лотки со сладостями. В следующие дни под предводительством стариков выезжали в пригородные сады, захватив с собой угощение и вино. Развлекались танцами, пением, ловлей рыбы, веселыми фарсами, собиранием цветов.

^* (Мусульманский новый год ("науруз" - новый день, или "сары соль" - начало года) отмечался в день весеннего равноденствия. В обрядах, совершаемых в этот праздник, сказываются отголоски старых верований и обрядов языческого праздника весны (сравните с русской пасхой).)

Гончары принадлежали к городской интеллигенции. Зимними вечерами они собирались у кого-нибудь, читали стихи, комические рассказы, рассуждали об истории, слушали музыку. Тут уж не соблюдались цеховые и национальные различия.

На базаре за качеством посуды смотрел аксакал, накладывая штрафы, "чтобы не бранили цех". Впрочем, качество было высоким: мастерство считалось делом святым, так как оно передавалось от отца к сыну вместе с мастерской - местом, где обитали духи предков. Большинство штрафов (они тоже шли на устройство анджумана) взималось за неуважение к ремеслу (например, ругань в мастерской) и другие нарушения профессиональной этики.

В городах складываются местные школы со своими приемами, своими пристрастиями. Их изделия больше разнятся колоритом, чем рисунком.

Но превратности судьбы, любознательность и законы конкуренции гонят мастеров из города в город, ускоряя обмен навыками, традициями, модами.

В XIX веке возобладал сложный и затейливый стиль. Чтобы составить представление об орнаментах этого времени, посмотрите хороший альбом Н. Ф. Бурдукова. Откуда взялся этот дробленый и многоцветный "ситцевый" узор? Наверно, он обязан в какой-то мере привозным русским изделиям, в особенности тканям.^* Новые критерии красоты принес и новый заказчик - "выходящая в люди" местная буржуазия. Она презирает среду, из которой вышла, желает подчеркнуть, что не имеет с ней ничего общего, стыдится всего простого как простонародного, для нее "красивое" и "затейливое" - синонимы.

^* (Большим успехом пользовались рисунки вышивки по канве, даже на оберточной бумаге мыла, завозимого из России в Среднюю Азию (Е. М. Пещерева).)

С конца XIX века, когда в Среднюю Азию стали привозить русский фарфор, упал прежде устойчивый спрос на посуду. Переезды мастеров участились. Раньше других пострадали "чинипазы" - мастера по фаянсу. Начинается упадок гончарства. У ремесла появляется мощный конкурент - магазин. Кратковременные постояльцы его полок безжалостны: ситец и сатин убили набойку, эмалированная посуда и алюминиевые чайники - чеканную медь, масляные и клеевые краски - тертые на яйце краски для росписи стен, а пакетики едких цветов анилина - стойкие, но трудоемкие, не менее яркие растительные красители. Трудно и майолике. Красивые фарфоровые вещи продаются в магазине по доступной всем цене. Среди привозных фарфоровых изделий русских частных заводов было много хороших вещей, которые пришлись по вкусу местному населению. Теперь гончарную посуду кустарей покупают чаще для праздников, где будет масса гостей, в основном - на свадебный той. Он продолжается по месяцу, а то и больше, правда, с перерывами. Посуды нужно много, но "на один раз". Так что она должна стоить копейки, и тут уж не до затейливых росписей. Местная посуда стала проще и дешевле и потому продолжала жить. Это экономическая основа. Есть и эстетическая, но об этом мы еще поговорим.

Маршрут проясняется. На моей карте уже отмечены кружками названия мест, которые зовут меня. Собственно, маршрутов три.

Первый - на юго-восток, в Куляб.

Второй - на восток, в горы Каратегина, Дарваза, потом повернуть на юг - на Памир, вверх по Пянджу.

Третий - в таджикскую часть Ферганской долины, на север: Канибадам, Ура-Тюбе. Пока перевалы под снегом, поедем кругом, через Шахрисябз и Самарканд.