Призвание

Смена кончилась, и работницы туннельного цеха, выбрав из вагонеток последнюю посуду, еще теплую после обжига, шумно и весело расходились домой. В дверях столпилась молодежь, бывшие ремесленницы. По привычке они держались вместе, стараясь узнать у профорга цеха Брусковой, будет ли сегодня в клубе новая кинокартина.

Призвание

Лида Бельских появилась здесь два месяца назад и успела показать себя сноровистой и ухватистой. А сейчас копается, медленно вытирает тряпкой рабочее место, готовя его для новой смены, которая начнется часа через два.

Но едва подруги разошлись и участок опустел, Лида преобразилась. Озорным движением отбросила тряпку, да так ловко, что та повисла на гвозде у конвейерного сушила, с обычной стремительностью подошла к большому чану, наполненному глазурью. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы установить: здесь всё в порядке. Еще секунда - и Лида круто повернулась к горе фарфора, уже однажды обожженного, но пошедшего в брак из-за появившихся трещинок и щербинок. Напевая веселую песенку, девушка подошла к чану.

Теперь наступало самое главное.

Как это поливальщица Люба Саломатина делала? Правой рукой окунала, а левой в это же время брала второе блюдце?

Но едва Лида окунула одно блюдце и по примеру Любы попыталась взять второе, первое выскользнуло, звякнуло о край чана и упало, рассыпавшись на мелкие кусочки.

Лида невольно оглянулась, но в цехе поблизости никого не было. Только в дальнем углу, у туннелей, можно было увидеть людей.

- Растяпа, - сказала она, потом взяла новое блюдце в правую руку и прошептала:

- Начали.

Блюдце в правой руке опустилось в глазурь, левая рука в это время схватила второе блюдце, поставила на промасленную суконку, чтобы глазурь не приставала к колечку донышка и после обжига колечко оставалось шершавым и блюдце крепко стояло на столе.

Ура! Эта часть работы сделана ловко. Дальше.

Левая рука двинулась к чану.

А затем произошло то, чего Лида добивалась долго: фокус, как у жонглеров в цирке. Мгновение, почти неуловимое движение рук - и блюдце, покрытое глазурью, переместилось в левую руку, а правая перехватила блюдце, только что прижатое к промасленной суконке, погрузила его в чан. За эту долю секунды левая рука поставила отглазурованное блюдце на доску, взяла новое и промаслила колечко донышка. С непостижимой скоростью замелькали из руки в руку блюдца, и все рос и рос рядок отглазурованных вещей. Лида вошла в ритм работы, она делала ее легко и красиво, - так, как всегда выполняется любая работа, доставляющая человеку удовольствие.

Ушла Лида из цеха часом позже подруг.

На фарфоровые заводы часто приходят экскурсии. Участники их, попав в туннельный цех, долго не могут понять, что тут происходит. И в самом деле, сравните его с другими цехами.

Формовщицы при всем разнообразии посуды - тарелок, чашек, блюдец, чайников - выполняют одинаковую или, во всяком случае, похожую работу: вытачивают, отливают вещи; у рабочих горнового цеха хотя и можно насчитать несколько специальностей, все же они делают одно дело: обжигают изделия; у живописцев - сотни рисунков, но обязанность общая - расписывать посуду.

А что делается в туннельном цехе? Одни работницы снимают посуду с конвейера, другие трут ее шкуркой, войлоком или кистью, обдувают сжатым воздухом, а третьи, четвертые, пятые окунают в жидкую глазурь, носят на сушку, ставят в короба и капсели, загружают вагонетки, откатывают их в туннельные печи, а потом выбирают обожженную посуду и сдают в сортировочный цех.

Незнакомому с производством фарфора человеку кажется, что здесь нет никакого порядка: каждый рабочий хватается за что попало.

Так же подумала и Лида, когда впервые с группой новых работниц пришла сюда, и спросила:

- А почему этот цех туннельный?

Ей показали на длинные, девяностометровые печи. Туда, как в туннель, вкатывались груженные фарфором вагонетки. Объяснили, что температура в печах доходит до 1 380 градусов. Белая мутная жидкость - глазурь, которой только что покрыли изделие, - плавится, тончайшим слоем стекла покрывая тарелки, чашки, блюдца.

Лида решила, что здесь работать интересно: можно изучить несколько специальностей, и попросила направить ее в туннельный цех.

Бригадир четвертой бригады Аня Свирина сказала ей:

- Станешь на «охлыстовку».

- Все равно,- ответила Лида и подумала: «Какие здесь странные названия».

Но скоро всё поняла: и суть работы и смысл названия. Охлыстовщица является первой, кто в комплексной бригаде туннельного цеха начинает обработку изделий, обожженных в горнах. Держа в правой руке одновременно щетку и шланг со сжатым воздухом, она должна очистить изделие от фарфоровой пыли.

Лида стояла возле вытяжного шкафа, соединенного с мощной системой вентиляции, и очищала одно блюдце за другим. Соседка, старая работница, рассказывала, что раньше, при недоброй памяти фабриканте Кузнецове, каждую фарфоровую вещь хлестали пучком конского волоса. С раннего утра и до позднего вечера охлыстовщицы работали в белом тумане фарфоровой пыли. Пыль скрипела на зубах, попадала в легкие. Почти все охлыстовщицы болели туберкулезом. В советское время мощная система вентиляции и применение сжатого воздуха совсем изменили характер этой работы, сделали ее безопасной для здоровья, и о прежних временах напоминало только сохранившееся название.

Постепенно Лида изучила все профессии, кроме одной - глазуровки, работы трудной, ответственной, которую в бригаде поручали обычно наиболее опытной работнице. Лида попросила глазуровщицу Любу Саломатину показать приемы. Та удивилась:

- Два месяца в цехе и хочешь узнать даже самое сложное? Потерпи годок-другой.

Она сказала так не со зла: просто считала, что новая работница по неопытности болтает пустяки.

А Лида Бельских работала да посматривала, как Саломатина глазурует товар. Когда же кончалась смена, Лида, никому ни слова не говоря, практиковалась на бракованных изделиях. Вот почему она не спешила уходить вместе с подругами.

В один из слякотных осенних дней Люба Саломатина простудилась и не вышла на работу. Девушку навестили и узнали, что серьезного ничего нет. Но сразу же встал вопрос: кто теперь будет поливать?

Лида подошла к бригадиру:

- Можно, Аня, я стану на поливу?

- Ты?! - удивилась Аня, а потом махнула рукой.- Знаешь, мне не до шуток.

- Я серьезно, - настаивала Лида.

Что-то было в тоне новой работницы внушающее доверие. Аня спросила:

- А ты сможешь?

Вместо ответа Лида подошла к чану с поливой и, ловко жонглируя чашками, стала окунать их в глазурь и ставить на доску.

И бригадир и все подруги удивились: ну и девушка!

К концу дня удивление бригады возросло: оказалось, что новенькая поливает не в пример лучше Любы. Палец у нее следа не оставляет, натеков нет, и изделия маслом не испачканы, как иногда бывало у Любы. Если же глазуровщица работает без недостатков, выгадывает бригада: в конечном счете получается меньше брака.

Интересы бригады, то есть интересы производства, прежде всего. Отныне Лида Бельских стала поливальщицей. Скоро она даже усовершенствовала приемы предшественницы, и к ней приходили учиться другие поливальщицы.

Энергии у Лиды хватало: выпытывала у подруг то, чего еще не знала, участвовала в комсомольской работе, не раз, завидев начальника смены или сменного мастера, говорила им о недостатках. Установила Лида себе закон поведения: если правда - не стесняйся, говори. И она не стеснялась.

Но однажды из-за этого произошел скандал.

В цехе объявили о производственном совещании. Что скрывать: сделали это больше для проформы.

О недостатках тогдашний начальник цеха Салтыков знал, да помалкивал, потому что многое зависело от заведующего производством, а ссориться с ним Салтыков не хотел. Рабочие тоже открыто не высказывали недовольства, шушукались меж собой. Плохо был организован производственный процесс и не налажена связь между цехами, поэтому бригадам в туннельном цехе постоянно не хватало изделий. Чтобы не срывать плана, рабочие оставались на заводе дольше положенного времени.

Совещание провели в цехе. Уселись кто на ящики, кто на доски. Девушки четвертой бригады собрались стайкой вокруг Лиды: умела она как-то объединять подруг.

Совещание шло вяло. Ораторы произносили ничего не значащие речи, не касаясь острых вопросов.

Лида колотила себя кулаками по коленям и сердито жаловалась девушкам:

- Не могу этого слушать!

- Привыкай. У нас это бывает, - усмехнулась одна из подруг.

Лида гневно отозвалась:

- Нет, я привыкать не намерена. Я сейчас выступлю и скажу, что мешает работать.

- А как ты думаешь, начальник сам не знает? - ответила Лена Галкина, уже довольно давно работавшая на заводе.

Но Лида все-таки попросила слова.

- Безобразие! - сказала она волнуясь. Это было ее первое выступление на таком большом собрании, но она все равно решила резать правду в глаза и поэтому повторила для многих неприятное слово. - Безобразие! Что нам мешает работать организованно? Я отвечу: нераспорядительность руководства - и завпроизводством завода и начальника цеха. Не можете наладить равномерного поступления изделий! То простаиваем, а то гонка и переработка. Была война - тогда люди не считались со временем. А сейчас мы задерживаемся в цехе не в силу необходимости, а из-за конкретных виновников. И это против советских законов!

Один из виновников безобразия, пришедший на совещание, заведующий производством завода Дикерман, не стерпел обиды и крикнул:

- Тебе за переработку платят.

- Кто? - резко бросила ему Лида Бельских. - Государство? А я этого не хочу. Мне двадцать два рубля платят. Да я сама двадцать пять могу дать, только бы в цехе был порядок.

Раздался смех, а затем и аплодисменты. Заведующего производством это рассердило еще больше. Он встал и насмешливо сказал:

- Скажите, пожалуйста, буржуйка какая нашлась, деньги у нее лишние.

Рабочие зашумели:

- Она правильно говорит!

- Не прячьте недостатков!

Лида тянула руку:

- Прошу еще слова.

Ей хотелось доказать свою правоту. Но профорг цеха Брускова старалась поскорее свернуть собрание. Она и так находила, что слишком много шуму.

Лида же отнюдь не считала дело решенным. На следующий день она отыскала парторга цеха Александра Гавриловича Смоля и, дрожа от негодования, подступила к нему:

- Александр Гаврилович, я за правду.

Смоля улыбнулся:

- Тише, тише. А как ты думаешь: я за что?

- Какое право имеет Дикерман называть меня буржуйкой? Разве я не права? И как вы миритесь с недостатками в цехе!

Парторг долго говорил с Бельских, советовался, как избежать перебоев с доставкой изделий. С Дикерманом он обещал потолковать, и Лида была удовлетворена, когда заведующий производством извинился за «буржуйку».

Порядок в цехе после резкого выступления Лиды на совещании стал налаживаться: разговоры о совещании дошли до директора завода. А через день от одного к другому по цеху передали:

- Лиду Бельских - в красный уголок.

Пришла Лида туда, а за столом - все цеховое начальство.

Начальник цеха Александр Николаевич Салтыков, который год назад привез Лиду в числе других работниц с торфяных разработок, без обиняков сказал:

- Решили мы, товарищ Бельских, выдвинуть вас в бригадиры.

Лида замахала обеими руками:

- Нет! Нет!

Все засмеялись: уж очень забавен показался испуг девушки, которая недавно так смело выступала на совещании.

- Справитесь, и как еще хорошо станете руководить, - добавил Салтыков и переглянулся с парторгом Смоля.

Но Лида отказалась наотрез.

- Я знаю, - сказала она, - почти все бригадиры в цехе - опытные люди, подолгу работающие на заводе. Только двое молодых, но они окончили ремесленное училище. Да и большинство рядовых работниц в бригадах тоже получили специальное образование в ремесленных училищах и хорошо знают технику своего дела.

Салтыков укоризненно качнул головой:

- Вам предлагают почетное дело, а вы артачитесь.

Так тогда ничем и не кончился разговор в красном уголке. Однако скоро его пришлось повторить, и не по-прежнему.

Существовала в цехе бригада № 17. Молва о ней шла такая, что хуже некуда: и по производственным показателям и по дисциплине она, кажется, навсегда закрепила за собой последнее место. Подобралось там несколько отчаянных девушек, от которых постарались отделаться в других бригадах. Теперь эта «вольница» тянула за собой остальных.

Когда ушел в армию бригадир Вася Воропаев и на его место поставили нового руководителя, тот не продержался и недели. Не ладилось дело и у других: они тут же под разными предлогами добивались освобождения.

Вот тогда-то начальник цеха и парторг снова позвали Лиду.

- Ты комсомолка, а отказываешься от работы на трудном участке, - сказал парторг Смоля. Теперь он уже не улыбался, как обычно при разговоре с Лидой, а хмурился.

У Лиды мелькнула мысль: «А ведь и в самом деле получается, будто я трудностей боюсь». И она согласилась стать бригадиром.

Ее комплексная бригада состояла из двенадцати человек: двух пареньков, которые на днях должны были уйти в армию, двух пожилых работниц - тети Лены Леонтьевой и тети Дуни Чугуновой, проработавшей на заводе свыше тридцати лет; остальные были те самые девушки, с которыми едва справлялся бригадир Воропаев и не могли сладить его преемники.

Лида впервые появилась в бригаде в ночную смену. Она знала, что взялась за трудное дело, и готовилась ко всему. Но хотя держалась настороже, решила не менять своего правила бороться за правду.

К ней подошла тетя Лена Леонтьева и шепнула:

- Ты не бойся, Лида, мы тебя будем слушать.

Эта женщина помнила Бельских по выступлению на производственном совещании.

Приветливо улыбнулась и тетя Дуня Чугунова.

Лида подумала: «Хорошо, теперь нас уже трое из двенадцати, значит четвертая часть бригады». И ответила тете Лене так, чтобы слышали и остальные:

- Я не боюсь, тетя Лена. Но, может быть, поначалу трудно кое-кому придется: люблю справедливость и руководить буду так, как комсомольская совесть велит.

Подкатили вагонетки, и работа началась. Порадовалась Лида, что сообразила изучить все профессии. Пригодилось это теперь: сразу видела недостатки на любом участке.

Бригадиру приходилось в зависимости от обстановки пускать в работу изделия разного ассортимента, крупные и мелкие, - то тарелки, то блюдца, то чашки, - чтобы с большей пользой загрузить вагонетку.

В первый же день вышла неприятность. Подошла Лида к одной из работниц - поливальщице Зое Кулигиной - и сказала:

- Зоя, блюдце нужно.

Другая бы сразу стала поливать блюдце, а Зоя из своевольных: недаром сменила несколько бригад, пока попала в семнадцатую. Даже не обернулась к бригадиру, через плечо бросила:

- Сейчас.

Проходит минута, другая - а в этой работе на счету не только минуты, но и секунды, - и видит Лида, что Зоя по-прежнему глазурует тарелки. Не повышая голоса, Бельских повторила:

- Зоя, я говорю - блюдце нужно.

- Доделаю тарелку и примусь за блюдце.

- Мне тарелки не нужны. Лежать будут.

Зоя зло огрызнулась:

- А доску с тарелками, я что, бросать должна?

Работницы Дулевского завода имени «Правды» Л. Бельских и З. Соколова

Дорого стоило Лиде спокойствие, но она ровно и даже с возможной сердечностью сказала:

- Во-первых, Зоя, следует думать о том, что бригаде нужно. Ты не кустарь-одиночка, а в коллективе работаешь, и твои успехи зависят от общих результатов. А во-вторых, вот что: если бы ты оказалась на моем месте и так же несколько раз подошла ко мне, а я бы всё не делала да спорила, приятно бы тебе это показалось? По правде скажи.

- Неприятно.

- Ну вот, и мне тоже. Я твой труд уважаю, уважай и ты мой.

И Лида отошла.

А Зоя взялась за блюдце.

Но только позже удалось Лиде справиться с этой строптивой девушкой.

Бригада работала в то время как бы расколотая на две части: на втором этаже стояли обдувочные аппараты и шла «охлыстовка», там же вели глазуровку. Остальные работницы находились на первом этаже. И вот, беседуя о своих делах вскоре после назначения Лиды бригадиром, девушки с первого этажа в один голос заговорили:

- Только что политые изделия мы носим на доске по восьми-десяти штук. Если же брать их до полива, сухими, то можно ставить стопками и носить на доске по шестидесяти тарелок. Значит, мы в шесть раз меньше бегали бы с этажа на этаж и в шесть раз сократили время на носку. Прямая выгода.

- Это верно, - сказала Лида. - За чем же дело стало?

Для того чтобы носить изделия сухими, следовало перенести всё необходимое для глазуровки вниз и поливать изделия на первом этаже.

Тогда запротестовала строптивая поливальщица Зоя Кулигина:

- Чего это ломать установленный порядок? Как заведено, так пусть и остается.

Все, будто сговорившись, на нее накинулись:

- Понятно, почему ты против. Наверху возле горнов зимой потеплее. О своем личном удобстве думаешь!

Вспылила и Лида:

- Если не хочешь подчиниться общему решению, как ты можешь с нами работать?! Уходи тогда из бригады.

Зоя подумала и... осталась в семнадцатой бригаде. А поливу перенесли вниз.

Это оказалось началом перелома, и не только у Зои, но и у других «отчаянных». Впрочем, только началом. Были еще неурядицы и беды, застарелые, привычные.

Чуть праздник - в бригаде прогулы. Для Лиды это нож острый: за дисциплину отвечает бригадир. А разве угадаешь, кто решит пышно отпраздновать, например, Первое мая и захватит для этого не только выходной, но и рабочий день?

После первого же такого случая Лида подошла к прогульщице. Бельских не ругала ее, а только покачала голевой и с обидой промолвила:

- Не ожидала я, Маша, что ты так плохо к нам относишься.

- А что я вам сделала? Не поработала - так в получку дадут меньше мне же, не кому-нибудь.

- А то, что мы за тебя работать должны, ты ни во что не ставишь? А то, что одиннадцать работниц семнадцатой бригады из-за тебя, прогульщицы, краснеть должны, тоже для тебя трын-трава? Или хочешь до того довести, чтобы мы в «молнию» попали?

Маша промолчала, но Лида знала, что прогулы уже не повторятся.

Бельских не зря вспомнила о «молниях». Цеховая стенгазета «Горн» стала выпускать сатирические листки, в которых ехидно прохватывала бракоделов и нарушителей трудовой дисциплины. В последних номерах крепко досталось соседям - тринадцатой и шестой бригадам. На большом листе бумаги под заголовком стенгазеты была нарисована плачущая горчичница, а под рисунком стихи: Горчичница плачет: как мне обидно, Не стало вниманья ко мне. Забрали в вагон, не зачистив мне ножки, Ведь я же прилипну в огне.

И все же семнадцатая бригада попала в стенгазету. Произошло это так.

Из сортировочной тревожно сообщили: появилось много «засорки», то есть к поверхности тарелок и блюдец приплавлялся откуда-то взявшийся песок. Инженеры принялись искать причину. Бригадиры в один голос высказали мнение:

- Осыпаются капсели.

Капсели - футляры из огнеупорной глины, в которые при обжиге помещают фарфоровые изделия, - действительно делали тогда не из первосортного сырья.

На всякий случай начальник цеха распорядился посмотреть, как обстоит дело в бригаде у Лидии Бельских. И что же? Из семнадцатой бригады тарелки и блюдца шли почти без засорки.

Первый вывод, который после этого сделали, был тот, что капсели в браке неповинны.

- В чем же дело? - удивился начальник цеха. Он поговорил с Бельских и созвал всех бригадиров.

- Надо брать пример с семнадцатой бригады, - сказал он. - В ее работе нет никакого особого секрета. Но от других бригада все же отличается. Там не нарушают технологических требований и обязательно промазывают капсели мастикой. Вот песок и не портит изделий. Технологические требования должны выполняться и в других бригадах. Но пусть каждый бригадир будет самокритичен: всегда ли промазываются капсели? Нет. Либо забывают, либо, попросту говоря, халтурят.

Вот тогда-то семнадцатая бригада и попала в стенгазету. Но это доставило участникам ее, конечно, не огорчение, а радость: ведь бригаду ставили в пример всем остальным.

После такого успеха - небывалого в истории бригады - Лида стала ревниво оберегать непрочную еще, но добрую славу. Что слава была непрочная, Бельских ни на минуту не сомневалась. Она понимала: для закрепления репутации надо сдружить людей, сплотить их в коллектив.

Помогло то, что на общецеховом комсомольском собрании Лиду Бельских выбрали комсоргом туннельного цеха. Ее знали как человека активного, энергичного и принципиального. Немалую роль сыграло и то, что под руководством Вельских семнадцатая бригада с последнего места перебралась на одно из первых.

После собрания Лида шла домой и думала о том, каким должен быть комсорг. Ей не нравилось, когда общественные работники приходили в цех и твердили одно и то же:

- Надо поднять производительность. Надо добиться... Надо поднажать... усилить... повысить...

Поднять-то надо, но разве эти бесконечные повторения помогут делу? Наоборот, только вызовут раздражение или скуку, и люди перестанут воспринимать правильный смысл хороших слов.

Лиде нравилась книга Михаила Ивановича Калинина, где он давал мудрые и полезные советы молодежи. Нельзя действовать по прописям, по шаблону. Как хотелось бы, веря в хорошие качества советских людей, помочь им шире проявить эти качества. Тогда любое дело пойдет на лад. Парни часто пьянствуют. Почему это? Потому, что у них узок круг интересов. Иная девушка только и думает, что о нарядах или танцульках. Почему? По той же причине. Недаром на комсомольском собрании много говорили о том, что забыты культурные запросы молодежи.

Лида решила устроить несколько поездок в Москву, побывать в театрах, в музеях.

Так и сделала.

Всех взволновал спектакль «Песнь о черноморцах» Б. Лавренева в Центральном театре Советской Армии, правдивый рассказ о том, как группа советских моряков героически защищала участок Севастопольского фронта во время Великой Отечественной войны.

Лиду задели за живое два образа - матросов Шарабанова и Брилева.

Шарабанов по молодости испугался во время первого налета вражеской авиации, или, как сказал о нем удалой шутник матрос Ставриди, «нервочками от бомбочки захворал, с боевого поста головой в норку, как суслик, нырнул». Командир батареи - волевой и умный офицер Сагайдачный - понял Шарабанова и сумел воспитать из него храброго бойца, который потом отдал жизнь за Родину, бросившись со связкой гранат под танк.

Другой матрос, Брилев, заботился только о себе, о своем благополучии и, хотя был комсомольцем, в трудную минуту струсил и решил сдаться фашистам. Его расстреляли как изменника Родины.

Лида размышляла:

«Шарабанов оробел, а Брилев струсил. Кажется, очень близкие вещи, почти одно и то же. Но это не так. Бывает в жизни: человек растерялся. Поддержи его вовремя, помоги - и он опять ожил и на многое способен. А не направишь такого человека - и в решительную минуту будет уже поздно, как с Брилевым».

Второе, не менее волнующее впечатление осталось у Лиды после посещения Третьяковской галереи. Она любовалась многими картинами, но одна потрясла ее: это репинское полотно «Иван Грозный убивает своего сына».

«Как же так? - в смятении думала Лида. - Убить сына?! В какой же ярости должен быть человек, чтобы не суметь сдержать себя? Ведь видно, что Иван Грозный жалеет о своем поступке, мучается. Но сделанного не воротишь».

Когда потом поезд увозил комсомольцев из Москвы в Орехово-Зуево (дальше до завода ехали автобусом) и все примолкли, Лида опять размышляла о Грозном. У нее была привычка: если думаешь о чем-нибудь, додумывать до конца, приходить к каким-то выводам и для себя лично. И сейчас Лида подумала о том, что надо бороться со вспышками гнева, сдерживаться. Она осудила себя за то, что накричала на поливальщицу Зою Кулигину, почти выгнала ее из бригады. Хорошо, что Зоя сама одумалась.

А надо бы поделикатнее, поумнее взяться за строптивую девушку, так, чтобы и своего добиться и чтобы в душе у нее не оставить ни горечи, ни обиды. Ведь, затаив обиду, девушка замкнется, озлобится.

Лида по-прежнему считала, что самое важное - это сделать бригаду дружным коллективом.

Если бы Бельских сказала кому-нибудь об этом, ей бы ни за что не поверили. Уж очень необычный у нее был подход к подбору кадров.

С тех пор как Лида стала комсоргом цеха, она ближе познакомилась с девушками из других бригад. Кажется, недавно узнали друг друга, а смотришь - идет новая подруга с сердечной болью или обидой. Умела Лида хорошо слушать - есть такая драгоценная способность у некоторых людей. Ей хотелось знать, что девушек беспокоит, тревожит. И не то, чтобы она искала к каждой из подружек свой подход: это получалось само собой.

Однажды, вся в слезах, пришла к Лиде Зина Соколова, бывшая еще недавно бригадиром девятой комплексной бригады.

- Ты что? - спросила Вельских. - В бригаде что-нибудь случилось?

- Я уже не в бригаде. Сняли.

- Почему?

Зина начала рассказывать, - сначала довольно бессвязно, - что просила освободить от руководства бригадой, но начальник цеха не захотел, потом о своем прогуле, о переводе на самый трудный - капсельный - участок, о ссоре там с начальником участка. Руководители цеха надеялись, что она совсем уйдет: ведь ни один бригадир не хочет брать ее к себе.

И Зина решила:

- Уйду из цеха.

Лида ответила спокойно:

- Ты по порядку расскажи. И объясни, почему прогуляла, почему поссорилась. А то я ничего не пойму.

И Зина поведала Лиде то, о чем никогда и никому не говорила, - о своем детстве.

Жила семья Соколовых в деревне: отец, мать да семь ребят. Нежданно-негаданно мать умерла, а отец бросил детей, укатил с какой-то женщиной на юг и адреса не оставил. Приехали из сельсовета, посадили ребят в сани и отвезли в детский дом. Страна позаботилась о брошенных детях. Десять лет пробыла Зина в детском доме, окончила семилетку, поступила работать на Дулёвский завод. Выросла прямодушной, но вспыльчивой, резкой и несдержанной на язык. А это часто приводило к стычкам с начальством. И вдруг радость: отыскался Зинин брат. Сначала писали друг другу, а потом он приехал. Тринадцать лет не виделась с ним Зина. Попросила отпуск на три дня - отказали. Зина обиделась, решила не считаться с решением начальника цеха и прогуляла. После этого - выговор, перевели из бригады на утельный участок. А там нелады с начальником участка Фокиной, которая ничего толком не объяснит, а только кричит и кричит.

Лиду тронули не слезы Зины, не ее сетования на уменьшение заработка после перевода на утельный участок. Бельских показалось, что у Зины то же желание делать все по правде и та же обида, если встретятся несправедливости.

Выросшая без материнской ласки, Зина иногда, очевидно, чувствовала себя одинокой и несчастной. Не желая никому в этом призваться, резкостью защищала себя от того, чтобы кто-нибудь, часом, не вздумал ее пожалеть. Многие ее не понимали, и, действительно, понять ее трудно, а еще труднее поверить ей. А сердце у нее - Лида это чувствовала - золотое.

Подумала обо всем этом Лида и решила, как надо поступить.

- Подожди меня здесь, - сказала она Зине и отправилась к начальнику цеха.

- Отдайте мне в бригаду Зину Соколову.

Начальник удивился:

- Кого? Соколову? А вы ее характер знаете?

- Знаю.

- Смотрите, потом не жалуйтесь.

- А я ни на кого еще не жаловалась. Сами справляемся в бригаде. И с Зиной поладим.

- Возьмите, сделайте милость, - ответил начальник цеха. - Только что-то много у вас скопилось нравных да снятых из других бригад. Прямо «штрафная рота».

Это было верно. Мало-помалу подобрался у Бельских самый отчаянный народ.

Лиду Сводину перевели сюда за недисциплинированность из шестнадцатой бригады, но Бельских скоро увидела, что ее тезка - хорошая работница, только не любит, когда с ней говорят неуважительно. А так как в семнадцатой обращение ровное, то девушка работала на совесть.

Клава Мясина раньше руководила бригадой, но за неподчинение начальнику смены ее сняли и послали к Бельских.

Нина Санталова работала в семнадцатой бригаде, когда туда пришла Лида, но и эта девушка считалась «штрафной» и успела побывать на капсельном участке. У Лиды было с ней несколько стычек, но мало-помалу они нашли общий язык, и недавно Нина даже созналась:

- Никого я не боюсь, а ты пришла, и я стала бояться: не слов твоих - ты никогда не ругалась, - а взгляда. Все готова сделать, только не смотри так.

Маша Субботина пришла из бригады, которую расформировали за плохую работу. Но с ней уже все ясно: она, как и Сводина, не любит резкости и окрика.

О том, как меняются «штрафные», начальник цеха не знал. Он видел, что теперь еще одну провинившуюся - Зину Соколову - выпросила Лида.

«Куда бы поставить Зину?» - думала между тем Лида и к удивлению многих (Зинин характер все знали) назначила ее заместителем бригадира и поручила глазуровку, то есть наиболее ответственную операцию.

- Запорет! - злорадствовали те, с кем Зина раньше ссорилась.

Но Зина и на глазуровке хорошо показала себя и, руководя бригадой в Лидины выходные дни, тоже справлялась с делом, хотя и не все сначала ее слушались. Придет Лида после выходного, а Зина пылает гневом:

- Не оставляй больше за себя. Грубить и ругаться я в твоей бригаде не хочу, а добром не слушают.

Лида поговорила с теми, кто «восставал» против Зины, и заявила твердо:

- Девушки, Зину надо поддержать, а не топить. Обстановка для нее трудная.

А сама подумала: «Пусть Зина почувствует, что взяли не из милости, а ценим ее».

Поддержка Лиды, а затем сочувствие остальных девушек из бригады сделали свое: Зина начала переламывать характер, учитывала чужое мнение так же, как другие учитывали ее взгляды и желания.

Но Лида совсем не считала, что тут все в порядке.

Обычно на так называемую «заборку» товара шли неохотно: при промазке капселей портятся руки. Почти все в бригаде - молодые девушки, и не удивительно, что они заботились о красоте.

Лида знала это. Однажды она подошла к Зине и сказала:

- Завтра тебе на заборку идти.

В комплексной бригаде несколько специальностей, но Лида и сама их все изучила и ввела такой же порядок для других: хорошо, если в нужную минуту любая работница может стать на любое место.

Услышав слова Лиды, Зина фыркнула:

- У меня и так руки стерты.

Лида удивилась:

- А у других они что - железные? Или ты особенная?

Зина нахмурилась, но согласилась:

- Ладно.

Лида увидела, что Зина справилась с собой. Это хорошо: значит, дело идет на лад.

Однажды понадобился человек взамен работницы, ушедшей в декретный отпуск. Лиде сказали:

- Выбирай.

Из группы появившихся с торфоразработок девушек (точь-в-точь как и та группа, с которой некогда попала на завод сама Бельских) бригадир семнадцатой выбрала Тамару Ильичеву, самую молодую, самую худенькую и слабую.

- Посмотрела я на нее, - призналась потом Лида, - и подумала: «К кому-то она еще попадет? Может, прикрикнут на нее... А она беззащитная, маленькая...»

Девушек в бригаде Лида предупредила:

- Она сирота. Надо ей помочь.

На первых порах у Тамары не было денег; Лида и другие девушки брали ее в столовую, платили за нее. Работу ей дали полегче.

Тамара готова идти за Лиду в огонь и воду, так же, как и Лида Чернова. В прошлом году Чернова сломала ногу. Бельских достала машину, отвезла в больницу, навещала. И девушка, которую все считали скрытной и нелюдимой, отогретая лаской, стала совсем другой.

Постепенно, незаметно даже для тех, кто работал рядом, менялась и Зина. В бригаде ее охотно слушали, в комсомольской организации она активистка, а начальник цеха раз предлагал ей взять на себя руководство одной из бригад. Стала Зина Соколова в цехе авторитетным человеком. Но на самые лестные предложения о бригадирстве Зина отвечала отказом: не хотела уходить из семнадцатой бригады.

А уйти все-таки пришлось. И уговорил Зину не кто иной, как сама Лида.

Поехали как-то летом после работы в соседнее село Кабаново, на озеро купаться. Для Зины нет большего удовольствия: плавает она хорошо, разными стилями, так что с берега все на нее заглядываются. Никто из подруг не в силах ее обогнать.

- А ведь зря мы не учимся, Зина, - сказала Лида. - Кончили семилетку - и все. Давай с осени ходить в вечернюю школу. Получим среднее образование.

И они долго говорили о преимуществах человека, вооруженного знаниями. Зина и сама об этом подумывала, да только решимости не хватало начать.

С осени она стала учиться, а Лида нет: заболела. Все, кто учится в вечерней школе, работают в специальной бригаде, в утренней смене. В эту бригаду ушла и Зина.

Особенно жаль было Зине покидать Лиду и подруг потому, что те начали большое дело: вошли в поточную бригаду № 1. Подумать только - из всех семнадцати бригад туннельного цеха выбрали именно их коллектив!

А как все началось? Года два назад, когда дела в семнадцатой бригаде только налаживались и Лида этим очень гордилась, она увидела однажды на своем участке худенькую формовщицу, внимательно и даже подозрительно приглядывавшуюся к их работе. Лиду в этот день предупредили, что пойдет новая форма - пиала, - и у бригадира были основания для беспокойства.

- Вы будете пиалу поливать? - спросила формовщица.

- Мы.

- Как фамилия?

- Бельских. А что?

- Прослежу, как будете работать.

- А вы кто?

- Формовщица.

Лида обиделась:

- Формовщица? Вы у себя в формовочном следите, а мы здесь плохо не работаем, и за нами следить нечего. Не верите - можете в конторе поинтересоваться.

И с гордостью добавила:

- Это семнадцатая бригада.

Формовщица пошла в контору цеха и узнала, что бригада № 17 действительно на хорошем счету. А Лида после смены тоже спросила:

- С какой стати формовщица нас контролировать явилась?

Но оказалось, что это была Анна Ивановна Суздальцева, одна из лучших работниц завода, предложившая новый метод организации труда.

Суздальцева вырабатывала первосортную продукцию, но замечала, что часть ее работы портится, когда забирают изделия, часть - при первом, горновом обжиге, часть - в туннельном цехе. Она выступила сначала на партийном собрании, а потом на производственном совещании и сказала, что, если работница приняла товар отличного качества, она обязана отлично его и обработать и в таком же качестве сдать дальше. Чтобы проверить, где возникает брак, Суздальцева отформовала партию пиал и, не пожалев времени, пошла следом за ними из цеха в цех, по всему производственному пути.

- Толково сообразила, - одобрила Лида.

Она повторила эти слова, когда ей стал известен результат путешествия Суздальцевой из цеха в цех. Шутка сказать: количество первосортных изделий увеличилось более чем вдвое. Раньше первым сортом шло только двадцать - тридцать процентов изделий, а теперь оказалось, что первым сортом можно совершенно спокойно выпускать почти семьдесят процентов изделий.

Суздальцева доказала, что нельзя обезличивать работу. Определенная группа рабочих на протяжении всего потока от формовки до сдачи изделий в сортировочный цех должна отвечать за их качество. В дело вмешался ЦК профсоюза рабочих местной промышленности, создали первую поточную бригаду, в которую вошли рабочие и работницы разных цехов и многих профессий. В туннельном цехе это почетное право получила лучшая комсомольско-молодежная бригада № 17 Лидии Вельских.

Для начала за бригадой закрепили сервиз так называемого «киевского» фасона. И вот по всему производственному циклу - от формовки и литья до сортировки - участники первой поточной бригады стали зорко следить за тем, чтобы никакая порча не грозила подопечным чашкам, блюдцам и молочникам.

Теперь Анна Ивановна Суздальцева приходила к Лиде как к старой знакомой. А когда Суздальцеву вызвали в Москву для рассказа о новом методе, давшем превосходные результаты, она зашла в туннельный цех.

- Доклад буду делать. Хочу узнать, какие есть недостатки в работе поточных бригад. Может, зайдешь, поговорим.

Лида, конечно, зашла. Она прочитала написанный Суздальцевой доклад и высказала свои соображения. Если бы кто-нибудь со стороны послушал их разговор, он никогда не подумал бы, что это беседуют две работницы. Они говорили об экономике, организации труда, себестоимости продукции, механизации.

В разговоре с Суздальцевой Лидия Сергеевна Бельских не касалась еще одной темы, имеющей немаловажное значение для представления об уровне советской работницы. Она ни разу не произнесла слов «педагогика» и «психология».

Но без всякого преувеличения можно сказать, что Бельских - прирожденный педагог, вдумчивый, терпеливый, последовательный.

Призвание

Дружба Лиды и Зины не распалась. Девушки часто бывают вместе, обсуждают вопросы, которые обеих волнуют, поверяют друг другу сердечные тайны: ведь не без этого в жизни. А скоро они снова стали вместе и работать: Лида тоже поступила в вечернюю школу и перешла в бригаду Зины. Как-то раз в минуту откровенности Лида сказала Зине:

- Ты знаешь, я иногда завидую учителям в школе, воспитательницам детских садов. Великое счастье видеть, как растет человек, и помогать ему в этом.

Лида и не думала, что именно это она сама всегда и делала: помогала людям расти.