4. Прогулка в Гумбулак

Очень хороша бывает
там весна.

"Бабур - наме"

Кишлак Гумбулак находится близко от Душанбе. Туда можно поехать на день, с возвратом в город.

Двадцать пять километров от' Душанбе до Орджони-кидзеабада едем по автостраде с двусторонним движением: дорога к строящейся Нурекской ГЭС. Потом она сворачивает на юг, а мы продолжаем двигаться на восток. Сады, хлопковые поля, опять сады, опять поля в рамке деревьев - корявые стволы с культями веток. Это шелковицы. Сейчас самый сезон: выкармливают червей, и бедный тутовник лишается сначала листьев, потом ветвей - по самый ствол. К осени деревья чуть оправятся, весной их снова обкорнают шелкопряды. За Орджоникидзеабадом начинаются холмы, дорога поднимается. Ручейки от недавних дождей промыли в рыжевато-кофейной лёссовой глине глубокие щели. Глина сползает пластами, обнажая корни трав, вскрывая норы стрижей в обрывах. Сверкают росой занавесы из паутины на паучьих норках.

Вот и Гумбулак. Ищу школу. Здесь мне помогут - уже знаю по опыту: из школы после импровизированной летучки в учительской начинаются путешествия по кишлаку. Мне дают провожатого - паренька из селения Тусамбак, или Верхний Гумбулак,- и список местных мастериц.

Кишлак в предгорьях

Кишлаки, почти сливаясь, ползут вверх по округлым холмам. Слева - степь с отдельно стоящими деревьями "сада", ровные шары их листвы никто, кроме самой природы, не подравнивает - пейзаж с иранской миниатюры ожил, получив третье измерение. Справа, за ровным и плотным, на локоть друг от друга, строем пирамидальных тополей, тянутся глиняные ленты заборов - "дувалов". За дувалами - сады. Все никак не привыкну к мощи плодовых деревьев: такой величины под Москвой дубы. Сейчас весна, дожди. Засыпанная красными маками степь, верхушки тополей, кроны садов трепещут от бесчисленных голосов бесчисленных птиц. Мир как бы чисто вымыт и выставлен на солнце. Необыкновенное чувство огромного пространства радостно входит в вас красками, звуками и запахами. Как точно сказал Руми: " Объем лет землю мир и душу с ней мою". Мир прост, ясен и дружелюбен, как встречные, здоровающиеся с нами: девочки с косичками, забранными в бисерные кисточки, всадник в просторной домотканой одежде - колхозный бригадир.

...Верхний Гумбулак. Два старика в розовых халатах и белых широких штанах чинят арык. Меня мгновенно облепляет туча мальчишек и девчонок. В сопровождении этой свиты вхожу во двор к первой по списку старухе мастерице.

Оглядываюсь и замираю: на глиняном полу терраски подбоченившись стоят дородные горшки с широкими плоскими ручками: тело арбузом, горло раструбом. Глазу, привыкшему к сухой точности посуды, тянутой на кругу, лепленые неровные сосуды кажутся живыми, сейчас зашевелятся. На красной земле и зеленой траве горшки смотрятся белыми, теплого кремового оттенка. Кое-где по ним пятна, как размытые дождем чернила от авторучки, розовые подпалины. Сверху свободно и небрежно бежит узор коричнево-вишневой линией в палец шириной: окаймляет верхний край раструба, спускается наискось к горлу, опоясывает его воротником с фестонами, разъезжается по бокам многоярусными завитками в сопровождении вереницы точек. Вся посуда расписана.

Через улочки, проходы, дощечки, через арыки, снова проходы - приходим к Гадобеги Сулаймоновой. Под навесом из винограда, прикрывшим дворик, сидят несколько женщин в пунцовых широких платьях-рубахах, их носят женщины по всей Средней Азии, и пестрых ситцевых шароварах, стянутых у щиколоток вышитыми тесемками.

Мастерица лепит сосуды, Килкилак из Гумбулака на переднем плане уже обожженные сосуды

Сулаймонова, ткавшая тесемки на деревянном станочке, поднимается, предлагает чай. Мы присаживаемся, а она, отперев чулан болтающимся на косе ключом, при-носит несколько куз. Они тоже расписанные. В Гумбулаке всю посуду разрисовывают в два цвета: белый и темно-красный. Сознательная сдержанность? Нет, таджики любят яркие цвета: взгляните на тюбетейки, одежду детей. Даже колотушки для набивания узора на лепешках в малиновых, изумрудных, лимонных полосах. Все, что можно, окрашено. В неполивной посуде нет таких возможностей. Есть белая глина, красная глина - вот и вся палитра. Не всякая глина годится для посуды - нужно, чтобы она была однородной (без камней, особенно опасна известь), определенной жирности (чтобы не рассыпалась) и обладала многими другими качествами. Гончарство привязано к сырью: глина тяжела (в горах глину носят на себе в корзинах). Уходят века, меняются государства, переселяются народы, а горшки обжигают все в тех же местах.

После обжига глина, ставшая теперь уже "черепком", обретает в зависимости от сорта новый цвет - от белого до темно-красного. Красным цветом в огне рожденная керамика обязана окиси железа (ржавчине). Обычными красками пользоваться в керамике нельзя - они сгорают. Расписывать можно цветными глинами (ангобами), становящимися в огне красными, розовыми, белыми, черными, рыжими.

Мастерица лепит сосуды, Килкилак из Гумбулака на переднем плане уже обожженные сосуды

Ангобирование - самый простой способ раскраски посуды, но не самый древний способ украшения ее. Как ни стара расписная посуда, ей предшествуют корчаги с налепным или вдавленным (ямочным), позже - процарапанным орнаментом. Пока люди открыли краски для росписи, научились пользоваться ими, прошли века. И гумбулакские расписные горшки исторически ближе к нам, чем горшки с налепами Каратегина и Памира. Намного ли ближе? Кажется, что гумбулакская роспись еще не сроднилась с посудой, которую она украшает. Слишком свободны рисунки для архаичной формы. Это не даштиджумские шедевры, где орнамент и форма едины. У меня возникло подозрение - не для базара ли их расписывают так лихо? Там они взоры привлекут, но очень скоро узор будет погребен под жиром и грязью. После моего возвращения в Москву в Союз художников пришел ящик с керамикой из Гумбулака. Примерно на десяти сосудах были... налепы! А узор шел поверх них, не слишком с ними считаясь. Это говорит о том, что он молод и наивен, хотя и подает большие надежды.

Вылепленные сосуды сушатся на террасе

Архаичные большие сосуды матовым, теплым и живым цветом, полными, мягкими объемами напоминают обнаженные женские тела. Эти сосуды, оказавшись нечаянно в современном интерьере, одушевляют его выглаженные геометрические поверхности, беспощадные отвесы и горизонтали прямоугольных контуров. Мы ищем искусства "весомого, грубого, зримого" - подлинного и простого - таков гумбулакский горшок.

Около дома на дереве висят горшочки с двумя ручками, на лавочке под ними стоит кувшин "афтоба". Он похож на чайник, но чай в нем не варят, держат для воды. Пушкой торчит носик, между носиком и горлом перекинут ажурный мостик. Другой кувшин называется "килкилак" - у него узкое отверстие, и притом единственное. Вода, выливаясь, булькает, отсюда и его название. На грядках валяется, зарывшись в землю, куза сочно-розового цвета с четким узором: стенки впитали влагу из сырой почвы, и краски сразу ожили. Вода, испаряясь понемногу сквозь толстые пористые стенки таких сосудов, остается в них всегда холодной.

Большая афтора из Гумбулака

На улице женщины делают из навоза круглые лепешки и прилепливают к стенам для сушки: готовят кизяк - топливо для обжига горшков.

Следующая мастерица - Карбонмо Ибодова. По качающейся стремянке я поднялся на чердак^* ее дома. Он весь заставлен посудой, заготовленной на продажу^**. Поднял один горшок, другой.

^* (Чердаков обычно в домах нет. Крыша дома плоская. Это глина, укатанная поверх потолочного перекрытия.)

^** (Гумбулакекую посуду вывозят на базар в соседний Орджоникидзеабад.)

Узоры разные, хоть и сходные. Вот куза с рисунком, напоминающим колпаки шутов на эскизах Тышлера. У меня такое чувство, будто я в запаснике хорошего музея.

В Гумбулаке и в окрестных кишлаках эта посуда повсюду в быту - уже с отбитыми краями, потемневшая, захватанная и лоснящаяся, рисунок стерся. Зато стала виднее простая и величественная форма. Женщины набирают воду из родника в большие кузы и несут ее, уперев в бок и поддерживая подолом.