На выставке в Лондоне

Шел 1851 год. Иван Васильевич Соколов снова собирался в далекий путь: его столик с птицей на ветке посылали на Международную выставку в Лондон как образец русского искусства обработки цветного камня. Для этой же цели с далекого Алтая должны были доставить в Петербург несколько ваз работы алтайских камнерезов¹. В сопровождении одного из мастеров их везли уже много месяцев; сперва лошадьми, затем на барже, которую против течения тащили бурлаки по рекам Чусовой, Каме, Волге. Из столицы тщательно упакованные в огромные ящики вазы и столик морским путем отправили в Англию.

¹ (Колыванская шлифовальная фабрика у подножия Алтая, южнее города Барнаула, обрабатывала местные породы камня - яшму и порфир (основана в 1802 г.))

В лондонской гостинице вечером накануне открытия выставки сидели Соколов и алтайский мастер. Они только что вернулись из зала, где находились их изделия: две вазы из алтайской "зелено-волнистой" яшмы и одна из гладкого порфира серо-фиолетового тона, украшенная по верхнему краю тончайшей резьбой в виде листьев. Теперь, когда вазы уже стояли на выставке, даже не верилось, что столько труда и времени было потрачено на них: сперва на добычу камня и доставку его на шлифовальную фабрику, а затем на долгую кропотливую работу. Сначала глыбе камня придали вчерне форму ленточными и дисковыми пилами. Лишний материал постепенно снимали, обрабатывая все профили вазы. Затем миниатюрными дисковыми пилками с алмазным порошком выпиливали рельефные украшения; наконец, поверхность ваз шлифовали и полировали терками со все более мелким наждаком.

- Нелегко дается человеку камень, - сказал колыванский мастер Соколову, прихлебывая чай с сахаром вприкуску. - Знаешь ли ты, откуда камень порфир берем, из которого ваза с листьями сделана? С берегов реки Коргон, что в ста пятидесяти верстах от нашего колыванского завода. До каменоломни с трудом верхом на лошади доберешься. Горы к реке спускаются крутыми уступами, а через реку, вместо моста, толстые лиственницы с берега на берег переброшены. Самый красивый лиловый порфир гребнем ущелье пересекает. Летом его добывают, спускают к реке, а зимой везут по льду.

- Как же его спускают, если берега такие крутые?

- А вот, что наши работники придумали: срубят побольше лиственницу, сучья наполовину уберут, привяжут за вершину к каменной глыбе и спускают с горы. Дерево сползает медленно, за все выступы цепляется, не дает камню быстро катиться.

Рис. 27. Ваза из порфира

- А ваша яшма зеленая как хороша! - сказал Соколов. - Чудеса создает природа. Точно волны по ней разбегаются, точно море волнуется. Жаль, что на выставке нельзя показать вашу чашу весом в тысячу двести пудов, которую в Петербург лет восемь назад привезли. Наверно, во всем мире такой нет. Правда ли, что при перевозке сто двадцать лошадей запрягали?

- Где - сто двадцать, а где дорога потруднее - и более, до ста шестидесяти, - отозвался алтайский мастер. - Да, эта чаша тоже народу много трудов стоила. У нас ведь как большая работа случится, не только фабричные заняты, а со всех окрестных деревень крестьян сгоняют.

Рис. 28. Колыванская ваза

Ну, так вот, как нашли эту громадную глыбу у горы Ревнюхи, полгода ее сначала на месте обрабатывали, форму придавали, а потом дорогу в пихтовом лесу прорубили и два месяца тащили до завода сорок пять верст. Тысяча человек понадобилась. Четырнадцать лет мы на заводе над чашей работали, а потом в Петербург привезли. Одна полировка сколько времени заняла. Камень-то твердый, сам знаешь. Помнишь ее, небось? Как зеркало сияет! И внутри такая же, хоть никто туда не заглянет, больно высока.

Он помолчал немного, допил чай и сказал:

- Любовался я твоей птицей. Куда как хороша. Будто живая. Во всем мире теперь наш русский камень и наши работы прославятся. Алтайский мастер усмехнулся какому-то воспоминанию.

- А знаешь, что у нас в Колывани рассказывают? Возили, вот как мы с тобой сюда в Англию, одну нашу вазу во Францию в подарок Наполеону от царя Александра Павловича. Приехал с ней наш мастер Протопопов. Нарядили его во французский фрак, а ему непривычно, медведь- медведем. Вот Наполеон смотрит на вазу, в восторг приходит, а потом и спрашивает: "Кто такую вазу делал?" К нему Протопопова подводят. А Наполеон взглянул на него и говорит: "Неужели этот медведь такую красоту мог сделать?" Оба мастера посмеялись, потом колыванец задумался и с оттенком грусти произнес:

- Да, Протопопова имя случайно запомнили, потому что с ним такое смешное дело приключилось. А вообще-то, работы наши века проживут, а наших имен никто и не вспомнит. Мы - работные люди, подневольные, сызмальства над камнем трудимся, как отцы и деды трудились. Любим свое дело не ради почестей, а все же жалко, что о нас и знать ничего не будут.

По залам выставки прохаживалась чопорная, разодетая публика. Русские мастера посматривали на свои изделия, стараясь уловить то впечатление, которое они производили. Посетители группами останавливались перед вазами, любовались красотой и отделкой камня, стройностью, изяществом форм. В лорнеты рассматривали рисунок мозаики, одобрительно покачивали головами, оценивая тонкость работы. Слышались восторженные восклицания.

А когда было прочитано решение жюри, присудившего премии русским каменным изделиям, всеобщее внимание обратили на себя не совсем обычные слова: "Мы не думаем, чтобы столь трудные и так хорошо отделанные произведения были когда-либо исполнены со времен греков и римлян"¹.

¹ (Все упомянутые здесь каменные вазы находятся в залах Эрмитажа)